|
В
святое же воскресение после заутрени зазвучали многие трубы боевые, и литавры
загремели, и зашумели расшитые знамена у сада Панфилова.
Сыновья
же русские вступили в обширных поля коломенские, но и тут не вместиться
огромному войску, и невозможно было никому очами окинуть рати великого князя.
Князь же великий, въехав на возвышенное место с братом своим, с князем
Владимиром Андреевичем, видя такое множество людей снаряженных, возрадовался и
назначил каждому полку воеводу. Себе же князь великий взял под командование
белозерских князей, и в полк правой руки назначил брата своего князя Владимира
и дал ему под командование ярославских князей, а в полк левой руки назначил
князя Глеба Брянского. Передовой же полк – Дмитрий Всеволодович да брат его
Владимир Всеволодович, с коломенца‑ми – воевода Микула Васильевич, владимирский
же воевода и юрьевский – Тимофей Волуевич, а костромской воевода – Иван
Родионович Квашня, переяславский же воевода – Андрей Сер‑кизович. А у князя
Владимиры Андреевича воеводы: Данило Бе‑леут, Константин Кононов, князь Федор
Елецкий, князь Юрий Мещерский, князь Андрей Муромский.
Князь
же великий, распределив полки, повелел им через Оку‑реку переправляться и
приказал каждому полку и воеводам: «Если же кто пойдет по Рязанской
земле, – не коснитесь ни единого волоса!» И, взяв благословение от архиепископа
коломенского, князь великий перешел реку Оку со всеми силами и отправил в поле
третью заставу, лучших своих витязей, чтобы они сошлись со сторожей татарской в
степи: Семена Медика, Игнатия Креня, Фому Тынина, Петра Горского, Карпа
Олексина, Петрушу Чурикова и других многих с ними удалых наездников.
Сказал
же князь великий брату своему князю Владимиру: «Поспешим, брате, навстречу
безбожным язычникам, поганым татарам, и не отвернем лица своего от наглости их,
а если, брате, и смерть нам суждена, то не без пользы, не без замысла для нас
эта смерть, но в жизнь вечную!» А сам государь князь великий, в пути будучи,
призывал родственников своих на помощь – святых страстотерпцев Бориса и Глеба.
Князь
же Олег Рязанский услышал, что князь великий соединился со многими силами и
следует навстречу безбожному царю Мамаю да к тому же вооружен твердо своею
верою, которую на Бога‑вседержителя, всевышнего творца, со всею надеждой
возлагает. И начал остерегаться Олег Рязанский и с места на место переходить с
единомышленниками своими, так говоря: «Вот если бы нам можно было послать весть
об этой напасти к многоразумному Ольгерду Литовскому, узнать, что он об этом
думает, да нельзя: перекрыли нам путь. Думал я по старинке, что не следует
русским князьям на восточного царя подниматься, а теперь как все это понять? И
откуда князю помощь такая пришла, что смог против нас трех подняться?»
Отвечали
ему бояре его: «Нам, княже, сообщили из Москвы за пятнадцать дней до сего, но
мы побоялись тебе передать о том, что в вотчине его, близ Москвы, живет монах,
Сергием зовут, весьма прозорлив он. Тот сверх меры и вооружил его, и из своих
монахов дал ему помощников». Услышав же то, князь Олег Рязанский испугался и на
бояр своих осердился и разъярился: «Почему мне не поведали до сих пор? Тогда бы
я послал к нечистивому царю и умолил его, и никакое бы зло не приключилось!
Горе мне, потерял я разум свой, но не я один ослабел умом, но и больше меня
разумный Ольгерд Литовский; но, однако, он почитает веру латинскую Петра
Гугнивого, я же, окаянный, познал истинный закон Божий! И отчего совратился я?
И сбудется со мною сказанное Господом: „Если раб, зная закон господина своего,
нарушит его, бит будет сильно". Ибо ныне что натворил? Зная закон Бога,
сотворившего небо, и землю, и всю тварь, присоединился ныне к нечестивому царю,
решившему попрать закон Божий! И теперь какому своему неразумному помыслу
вверил себя? Если бы теперь великому князю помощь предложил, то никак он не
примет меня, ибо узнал об измене моей. Если же присоединюсь к нечестивому царю,
то воистину стану как прежний гонитель Христовой веры, и тогда поглотит меня
земля живьем, как Свя‑тополка: не только княжения лишен буду, но и жизни
лишусь, и брошен буду в геенну огненную мучиться. Если же Господь за них, то
никто их не одолеет, да еще и прозорливый тот монах будет помогать ему молитвой
своей! Если же никому из них помощи не окажу, то впредь от них обоих как смогу
устоять? А теперь я так думаю: кому из них Господь поможет, к тому и я
присоединюсь!»
Князь
же Ольгерд Литовский, в согласии с прежним замыслом, собрал литовцев много и
варягов, и жмуди и пошел на помощь Мамаю. И пришел к городу Одоеву, но,
прослышав, что князь великий собрал великое множество воинов, – всю русь и
словен, да пошел к Дону против царя Мамая, – прослышав также, что Олег
испугался, и стал тут с тех пор недвижимо, и понял тщетность своих помыслов, о
союзе своем с Олегом Рязанским теперь сожалел, метался и негодовал, говоря:
«Если человеку не хватает своего ума, то напрасно чужого ума ищет: никогда ведь
не бывало, чтобы Литву поучала Рязань! Ныне же свел меня с ума Олег, а сам и
пуще погиб. Так что теперь побуду я здесь, пока не услышу о московской победе».
|