Даже на юг, где волынский князь Даниил Романович
сохранял союз с Литвой и владел частью Пруссии, направился отряд
рыцарей-меченосцев во главе с магистром Бруно. Он занял древний русский город
Дороги-чин. Хорошо, хоть князь Даниил пресек эту попытку. Говорят, он заявил:
«Не лепо есть держати нашее отчины крижевником (крестоносцам)...» и «в силе
тяжьце» разгромил рыцарей под Дорогичином, где захватил в плен самого Бруно.
Это было в марте 1237 года.
Но впереди следовало ожидать худшего, потому что за
Ливонским и Тевтонским орденами стояли Германская империя и папство.
Ко двору Александра от купцов и пилигримов поступали
из-за рубежа вести одна тревожнее другой. После длительных переговоров весной
1237 года в папской резиденции Витербо, близ Рима, было достигнуто соглашение
об объединении Ордена меченосцев Ливонии с Орденом тевтонов Пруссии. Магистр
меченосцев стал ланд-мейстером Тевтонского ордена. Осенью в Ливонию прибыл
провинциальный магистр Герман Балке с первым отрядом тевтонов.
...И датский король посягал на Русь.
В Витербо папа и Орден договорились о передаче
датскому королю северной Эстонии и военном союзе с ним. Немецко-датские
переговоры тянулись год. Наконец в королевском лагере Стенби, что на южном
побережье острова Зеяанд, 7 июня 1238 года был подписан договор. Его статьи не
оставляли места сомнениям: готовилось нападение на Новгородскую землю. По этому
договору северная Эстония отходила к Дании, но осевшие здесь немецкие рыцари не
изгонялись. Договор был заключен за счет третьей стороны — это трижды упомянутые
земли, «которые должны быть приобретены у язычников общими усилиями», и из них
«король получит две части, а братья-рыцари — третью часть со всеми светскими
правами и доходами». Под язычниками союзники понимали Русь и подвластные ей
земли ижорян, води, карел.
...Угрожающе для Новгорода складывались дела и на
севере. После финских походов Ярослава Новгород укрепил свое влияние и в Карелии,
и в Финляндии. Александр твердой рукой продолжал ту же политику. Этим он вызвал
ропот папы Григория IX, который писал, что финский народ «стараниями врагов
креста, своих близких соседей, возвращен к заблуждению старой веры
(православию) и вместе с некоторыми варварами, и с помощью дьявола совершенно
уничтожает молодое насаждение католической церкви божьей» в Финляндии. Папа
призывал немецких и шведских рыцарей с оружием в руках выступить против финнов.
Он жаловал им отпущение грехов и другие льготы, которые получали франкские
крестоносцы, сражавшиеся в Передней Азии с арабами. Тем самым папа ставил в
один ряд завоевание крестоносцами арабских, прибалтийских и славянских земель.
С Норвегией Новгород договоров еще не имел, хотя
именно русские поморы освоили путь вдоль Кольского полуострова, где собирали
дань с саамов. Впрочем, стараниями папства норвежские рыцари также оказались
среди врагов Руси. Александр еще не знал, что папская курия участвовала в
подготовке наступления на Русь Швеции и Норвегии.
Александру нужно было думать о противодействии врагу с
севера. А в это же время трагические вести принесли гонцы с юга.
Под ударами татарских камнеметов со славой пал
непокорный Козельск. Разорен Переяславль южный — людей избили, город пожгли,
церковь святого Михаила разрушили, угнали большой полон. Пал Чернигов. Судьбу
южной Руси отныне решали татары. Пользуясь бедственным положением Руси, к
новго-родско-псковским пределам стягивались немецкие, шведские и датские крестоносцы.
Литовское государство, отбив первый приступ Ордена и не имея договоров ни с
Ярославом, ни с Александром, пыталось захватить уцелевшие от татаро-монгольского
разорения земли Полоцко-Мурманской Руси и Смоленска.
Нужно было спешить с укреплением западных границ Руси
и поскорее известить обо всем отца. Гонцы Александра прибыли в Переяславль.
Прежде всего предстояло отбить Смоленск, где засел
литовский князь с дружиной. Ярослав Всеволодович вернул Смоленск, взял в плен
литовского князя, а с горожанами заключил договор — ряд, по которому у них стал
княжить суздальский ставленник.
...Пора было подумать и о защите Полоцка. По воле отца
Александр поехал туда, сблизился с тамошним князем Брячеславом, опасавшимся и
Ордена, и Литвы. Политическое сближение князей перешло в союз, когда Александр
просватал его дочь Александру.
Жениху было девятнадцать лет. По тем временам очень
много: его отца ребенком женили на половчанке, брата Федора собирались женить
на черниговке в четырнадцать лет. Думать можно разное — и то, что увлеченный
подготовкой к государственной деятельности, он медлил с браком, или, быть
может, хотел жениться по любви, а не по воле политического случая, в надежде,
что стерпится, слюбится... И Ярослав, переживший сильное чувство к Ростиславе
Мстиславне и тяжелое потрясение разрыва с ной, мог посчитаться с волей сына и
нарушить давно установившуюся библейскую традицию ранних браков. Бесспорно
одно: Александр сделал этот важный житейский шаг сознательно, как взрослый
человек.
Венчанье состоялось в Торопце, в храме святого
Георгия. Венчал смоленский епископ. Тут молодые ели «брачную кашу» — давали
праздничное угощение. Это была свадьба военных лет, к тому же в готовой к бою
небольшой крепости. В Торопце присутствовали родня, соратники и, конечно,
суздальские, смоленские, полоцкие князья. Надо было подчеркнуть политическое
значение своего брака. Ведь Торопец — опорный пункт обороны
смоленско-новгородского пограничья от Литвы. Гости ели каши, сыры, пили меды и
рассматривали огромные пряники с изображением райских птиц... Все делалось по
обычаю — молодых осыпали и хмелем, и деньгами, и житом. Но Александр понимал,
что он получил в приданое за невестой не земли и жемчуга, а войну с Литвой
Новгородским и псковским боярам был устроен другой пир на Ярославовом дворе.
Уже на пиру повел князь речь о новой крепости.
Новгородские бояре прижимисты, но Александр заставил их понять, что нужно
срочно соорудить укрепления на реке Шелони, вдоль которой лежит в Новгород путь
с запада. Главным среди них должен был стать Городец (Старый Порхов), у
впадения Дубенки в Шелонь.
|