Если же имеется в виду терем, то данные о каменных
дворах Владимира Андреевича как в Серпухове, так и в Москве отсутствуют. Как бы
то ни было, а Феофан был связан с князем Владимиром, работал по его заказу.
Упомянутая у Епифания панорама Москвы скорее всего написана была в Кремле стольного
града. Но нельзя исключить, что Феофан участвовал и в художественном украшении
Серпухова после разорения Тохтамыша.
С середины девяностых годов московские летописи
навешают упоминать Феофана, который работал тогда в кремлевских храмах. Первая
такая запись относится к 1395 году: «Июня в 4 день, в четверг, как обедню
починают, начата бысть подписывати новая церковь каменная на Москве Рождество
святыя Богородицы, а мастеры бяху Феофан иконник Гречин философ, да Семен
Черный и ученицы их».
Среди безымянных учеников был, вероятно, Рублев.
«Такое предположение не покажется смелым, не потребует даже особых
доказательств» (М. Н. Тихомиров). Через десять лет Рублев станет уже в
Феофановой дружине мастером, будет трудиться, вместе со своим бывшим учителем в
том же Кремле.
О загадочном иконнике Семене Черном, который в 1395
году упомянут в первый и последний раз в летописи, не осталось больше никаких
сведений. Но существует, правда, нуждающееся в доказательствах предположение. С
конца XIV века и до своей смерти Рублев тесно будет связан с
художником-монахом, своим другом и «спостником» Даниилом Черным. Совместные их
работы покажут, что Даниил как художник принадлежал к более старшему,
сравнительно с Рублевым, поколению, работал в более древней, архаической манере.
Не есть ли Семен и Даниил одно и то же лицо, если считать, что Семен — мирское,
светское, а Даниил — монашеское имя иконника, имевшего прозвание Черный?
Некоторые исследователи склонны положительно отвечать на этот вопрос.
Летом 1395 года, когда художники, возглавляемые
Феофаном и Семеном Черным, расписывали придворную вдовы Дмитрия Донского
Евдокии церковь Рождества Богоматери, Русь облетела весть, страшная, грозная.
На южные русские границы двигались полчища Тамерлана, Темир-Асака, по названию
наших летописей. «Железный хромец», завоеватель Китая, Средней Азии,
Закавказья, разбил Тохтамыша и вышел с несметным войском к окраинным русским
городам. Захвачен и разорен был Елец. Великий князь Василий Дмитриевич собрал
многие войска и стал у Коломны, по берегам Оки. Русь готовилась к сопротивлению,
но уже тогда было ясно, что силы слишком неравны. «Граду же Москве пребывающу в
смущении…» Москва наполнилась множеством беженцев, которые надеялись пересидеть
осаду за каменными ее стенами. Среди горожан распространились страшные слухи.
Говорили, что завоеватель возвещает русским «грозы и прещения». И «готовится
воевати Русскую землю и… похваляется ити к Москве, хотя взяти ее и люди Русскыя
попленити и места свята разорити, а веру християнскую искоренити, а християн
гонити, томити и мучити, пещи и жещи и мечи сещи». В словах книжника собран
весь горький опыт народного страдания, опыт многих поколений.
По обычаю московский митрополит Киприан объявил дни
всенародного очищения — вся Москва от мала до велика начала пост. Люди
приносили обеты, каждый «по силе своей». В многочисленных до отказа набитых
людьми московских церквах запылали свечи, целыми днями пелись молебны. И не
было видно и не чаялось иной помощи и иной надежды. Великий князь с братьями по
совету с митрополитом решили в начале августа перенести в Москву из Владимира
древнюю святыню Северо-Восточной Руси — Владимирскую Богоматерь. Еще с XII
века, со времени княжения Андрея Боголюбского, пребывала эта, чтимая как
чудотворная, икона в Успенском владимирском соборе.
Торжественным, печальным шествием далеко за город по
московской дороге провожал Владимир свою икону 15 августа, в самый день Успения
Богоматери. Когда 25 августа икону подносили к Москве, за городскими валами, в
поле бесчисленное множество москвичей вышло навстречу — в «сретение»
«пречистого и пречудного образа». На месте «сретения» устроилась вскоре церковь
в честь этого события, а впоследствии — Сретенский монастырь. Сретенкой
называется и улица — путь шествия с иконой в сторону Кремля. Потом начнут изображать
эту встречу в миниатюрах, на иконах.
А тогда, в августовские дни 1395 года, в «сретение»
прославленного древнего образа выходили и иконописцы. Можно представить себе их
тесную небольшую толпу на одной из московских улиц. Феофан, Семен и позади в
толпе иных тридцатипятилетний Рублев…
То была встреча с мольбой и надеждой. Неожиданно, по
причинам, о которых на Руси не ведали, Тамерлан не пошел далее Ельца и повернул
в степи… Счастливое освобождение весь народ русский воспринял как помощь — заступление
Марии — «крепкой в бранях христианскому роду помощницы».
|