|
Бодрым, быстрым пением мужских голосов гремят слова,
обязательные перед началом всякого деда, призывание на труды благодати: «Прииди
и вселися в ны…»
И затаив дыхание в первый раз видит будущий художник
живое чудо творения красками. Как мастер «знаменит» — наносит, размечает
контуром, жидкой темной краской, где и как расположиться изображению. Позовет
кто ученика принести чего-нибудь или помочь, отлучился как будто бы и ненадолго,
а уже под руками мастеров выявилось, зажило, стали видны движения. Еще пройдет
время — и лики смотрят, руки подняты для благословения, появляются четкие буквы
киноварных надписей.
Краски пахнут тонко, подсыхают — запах почти
выветривается. А вот олифа для покрытия живописи духовита. Варили в начале лета
во дворе в теплое, солнечное время. Кипело не по одному дню льняное или маковое
масло. Сыпали в него помалу мел, цедили да студили и опять варили. Да
рассказывал при том бывалый олифленник, что на особый случай, на икону чтимую и
драгоценную, варивал он олифу янтарную. И как толок в пух легкий янтарь-камень,
нагревал его на жарком огне до того, что потек янтарь подобно золотистому маслу
в кипящую олифу…
Летний день, теплый, светлый. Хоромина натоплена как
зимой, обметена заранее — нигде ни пылинки. Олифят в чистом льняном белье.
Обильно умащивают засверкавшую вдруг, как многоцветные камни, иконную
поверхность. Густой слой олифы медленно, часами застывает, В ожидании, когда
олифа «встанет», принято рассказывать разные рассказы из читаного и
случившегося, о чудесных и таинственных случаях.
Таковы были первые «ученические» впечатления русских
иконников всех поколений. Пережил их и Рублев, Сначала со стороны, вприглядку,
а потом в свой черед пройдя и освоя все сам.
Этот ранний и увлекательный труд отрывал от дома, от
детства. Иконописные дружины не сидели на месте. На Русь приходили греки,
сербы, возможно, и болгары. И русским иконникам не заказаны были пути-дороги.
Мы ничего не знаем о путешествиях юного Рублева, поскольку неизвестно, в каких
дружинах он работал до 1405 года. Но в последний период своего творчества он
«подписывал» храмы в Москве, Владимире, Троице-Сергиевом монастыре. Предание
упоминает о его больших иконах, хранившихся в Звенигороде и Кирилло-Белозерском
монастыре.
Может быть, ему в составе своей дружины пришлось
поработать в 1379 году в новосозданном Успенском монастыре в местности,
называемой Стромынь, на реке Дубенке, притоке Шерны, что впадает с севера в
Клязьму. Здесь трудились лучшие художники того времени — монастырь был
великокняжеский, «присный великого князя». И вновь в создании этой обители,
располагавшейся сравнительно недалеко от Радонежа, принял участие Сергий. Летописец
оставит об этом событии такую запись: «Того же лета повелением великого князя
Дмитрия Ивановича, преподобный игумен Сергий постави церковь во имя Успенья
святыя Богородица, украси её иконами и книгами и устрой монастырь, и кельи
възгради на Стромыне и мнихи совокупи.»» И опять во главе монастыря ставится
ученик Сергия — Леонтий: «сего игумена нарече быти в монастыри том».
Украшали церковь без промедления. По-видимому,
художники трудились до поздней осени. Монастырский храм, уже готовый, освящали
1 декабря. Ничего не осталось, ни единой иконы из деревянного собора
Стромынского монастыря. Память о нем сохранилась лишь в названии московской
улицы Стромынки, где начиналась дорога, что вела на северо-восток от города к
великокняжескому монастырю. Сейчас в этих местах старинное село Стромынь. За
его околицей, на кладбище, маленькая каменная часовенка. Она отмечает место
бывшего здесь когда-то монастырского собора. Внутри часовни, на стене надпись —
предание о построении Успенского монастыря по случаю победы в 1380 году в
Куликовской битве.
Стромынский монастырь хранил произведения того времени
и той живописной культуры, на которых начинал постигать искусство будущий
великий художник. Возможно, там он видел Сергия или слышал рассказы об этом замечательном
человеке, свел знакомство с монахами — учениками троицкого игумена. Если
предположение о его работе здесь верно, то удаленный от городов монастырь,
только что возникший в лесной чащобе, золотистый, с еще не потемневшими стенами
деревянный его собор произвели на юношу глубокое впечатление. Чистота
нетронутой природы и рядом дивные произведения художества, соединение красоты
нерукотворной и сотворенной человеком.
Собор княжеского монастыря был большой, и трудно
предположить, что огромные для него иконы писали в Москве. Работали на месте
или, пока над Дубенкой еще росли стены строившегося храма, где-нибудь
поблизости — в Радонеже или в Троицком монастыре.
|