По верному наблюдению Л. В. Черепнина, речь идет о
том, что Новгородская Судная грамота, судебный устав республики, переписывается
на великокняжеское имя и скрепляется печатями великого князя, что равноценно признанию
великого князя верховным судьей во внутренних новгородских судебных делах.
Трудно переоценить политическое значение этого факта. Коростынский договор,
таким образом, не только фактически ликвидирует внешнеполитические функции
новгородской правящей верхушки, но и ставит ее важнейшую внутриполитическую
функцию — суд и судебное устройство — под прямой контроль великокняжеской
власти.
Последующие статьи конкретизируют это фундаментальное
положение. Статьи 27 и 28 устанавливают деление судебных пошлин за важнейшие уголовные
преступления по Новгородской Судной грамоте поровну между новгородскими
властями и великим князем. Суть здесь, конечно, не только и не столько в
увеличении судебных доходов великокняжеской казны, но прежде всего — в
принципиальном усилении вмешательства великокняжеской администрации в
новгородское судопроизводство. Это подчеркивает и последняя статья
рассматриваемого цикла: 29) «А сотцким и рядовичам безо князя великого
наместника и без посадника не судити нигде». Тем самым весь новгородский суд,
все судебные инстанции боярской республики ставятся под непосредственный
контроль представителей великого князя.
Подведем итоги. Коростынский договор 11 августа 1471 г. — важнейший шаг на
пути к ликвидации вечевой республики. Несмотря на консервативность своей формы,
дословное повторение старых традиционных статей прежних новгородско-княжеских
докончаний, он наполнен принципиально новым содержанием. Суть его — полное
подчинение феодальной республики во всех важнейших сферах ее деятельности
контролю великокняжеской власти. Политические институты и традиции Великого
Новгорода отныне сохраняют только номинальное, сугубо формальное значение.
Коростынские переговоры не ограничились вопросами,
отразившимися в тексте мирного договора. «Управливая новгородець», великий
князь коснулся и других сюжетов. Непосредственный результат этого — вечевая
грамота Великого Новгорода о сложении крестного целования с ряда бывших
новгородских земель, в составе которых перечислены Пинега, Кегрола, Чакола,
Пермские земли, Мезень, Пильи Горы, Немьюга, Пинешка, Выя Сура Поганая. По вечевому
определению, «ино то земли осподы нашей, великих князей» Эти земли были
расположены на правом берегу Северной Двины и к востоку от нее. Переход их в
руки Москвы отрезал новгородским боярам путь к Северному Уралу, поставлявшему
важнейший товар новгородского экспорта — пушнину. Сохранив по Коростынскому
миру Двину, Новгород терял возможность дальнейшей экспансии в северо-восточном
направлении. Это было сильнейшие ударом по экономической основе могущества
новгородской боярской олигархии. Политическое подчинение Новгорода
сопровождалось расшатыванием экономической базы его правящей верхушки.
В свете этого трудно согласиться с мнением о видимом
несоответствии «между блестящими военными успехами московской войны и скромными
политическими итогами их». Напротив, политические итоги войны 1471 г. имеют не меньшее,
если не большее, значение, чем военные успехи. Однако блестящие победы
московских войск сразу бросались в глаза современникам и были достойно оценены
ими, а политические итоги войны, облеченные в традиционные формы докончания,
проявились во всем своем глубоком смысле далеко не сразу. Именно этим можно
объяснить источниковедческий парадокс, замеченный В. Н. Бернадским: «…ни один
из летописцев не усмотрел в Коростынском мире какого-либо покушения против
основ новгородского вечевого порядка». Приведенное мнение одного из наиболее
крупных и вдумчивых исследователей истории Новгорода имеет особое значение: на
нем основано представление автора о политическом курсе московского
правительства, проявившемся в Коростынском докончании и в последующие годы.
Этот курс, по В. Н. Бернадскому, был направлен «на сговор с новгородской
боярской верхушкой, а не на разгром новгородского порядка». Однако, как мы
видим, условия Коростынского договора, формально не ликвидируя новгородские
политические институты, сводили их реальное значение к минимуму.
Можно согласиться с В. Н. Бернадским, что «ликвидация…
вечевого строя в 1471 г.»
не только повела бы к сплочению в Новгороде «всех его сторонников», «но и
поставила бы… сложную задачу организации на новых началах управления огромной
территорией Новгородской земли». Именно поэтому, видимо, великокняжеская власть
и не пошла на немедленную ликвидацию республики, ограничившись на первых порах
жестким контролем над нею. Что касается надежды «превратить великих бояр
новгородских» в «верных слуг» великого князя, то расправа над цветом
новгородского боярства в Руссе делала эту перспективу призрачной. Со стороны
Москвы могла идти речь только о дальнейшем противопоставлении сторонников и
противников московской ориентации, т.е. о политике, направленной на
дезинтеграцию, разложение правящей новгородской верхушки, о подготовке ее
полного краха, а не о компромиссе с нею. Новгородское боярство могло сохранить
себя только ценой полного отказа и безоглядного подчинения воле Москвы. Это не
«сговор», а безоговорочная капитуляция, на которую могущественная новгородская
олигархия вряд ли могла пойти.
Наиболее существенным проявлением социальной политики
великого князя в отношении Новгорода можно считать отпуск на волю плененных
«меньших людей», в чем нельзя не увидеть противопоставление их «большим», в
колодках отведенным на Москву: «А колодники приведе князь великии, повеле
всадити в ызбу, от них же един, задхнувся, умре». Проводя свою новгородскую
политику, великий князь отнюдь не рассчитывал на симпатии боярства.
Поход 1471
г. закончился. В первый день нового 6980 г. (1 сентября 1471 г.) «князь великий…
Володимерской и Новгородской и всея Руси самодержец… с победою великою»
возвратился в Москву, с триумфом встреченный столицей. Для этого были все
основания: эфемерный титул «великого князя всея Руси» впервые наполнился
реальным содержанием; «старина» великокняжеская, традиция политического
единства страны решительно восторжествовала над «стариной» удельно-вечевой
децентрализации. Русская земля сделала крупнейший, решающий шаг на пути своего
превращения в единое Русское государство.
Рассказывая о торжественной встрече победителей в
Москве, официальный летописец счел нужным упомянуть в числе встречавших не
только митрополита, сына и брата великого князя и других официальных
представителей верхов. Гости, купцы, «лучшие люди», т.е. верхи московского
посада, вместе с князьями и боярами встречали великого князя накануне его
въезда в столицу, «а народи московскии… далече за градом встречали его, и инии
за 7 верст пеши». Внимание к горожанам, к «пешим» представителям основной массы
населения столицы одна из черт социальной политики нового государства, искавшего
и находившего поддержку далеко не только в среде феодалов.
* * *
Разгром феодальной республики привел к качественным
изменениям в общей политической обстановке в Восточной Европе. Основной факт
заключался в том, что врагам Руси не удалось использовать
московско-новгородский конфликт в своих интересах, эффективно вмешаться в этот
конфликт и сорвать (или хотя бы замедлить, приостановить) процесс создания
единого Русского государства. Надежды на превращение Новгорода в вассала Литвы
оказались несостоятельными. Политика короля Казимира, пытавшегося играть на
московско-новгородских противоречиях, себя не оправдала. Союз Литвы Ордена и
Орды не успел оформиться — быстротечный, как летняя гроза, поход 1471 г. спутал все карты
противников Руси. На востоке Европы создалась принципиально новая политическая
ситуация. Русское государство из символа превратилось в реальность.
|