В свою очередь в Новгороде, в окружении самого
владыки, росли антимосковские настроения: летописец, отражая эти настроения,
оплакивает казнь серпуховско-боровских детей боярских, составивших заговор в
пользу Василия Ярославича. В марте 1462 г., в канун смерти Василия Темного, Москва
и Новгород находились в состоянии почти полного разрыва. Последовавший летом
того же года конфликт со шведами, напавшими из Выборга на Орешек, новгородцы
уладили своими силами, взяв перемирие на три года, до 15 августа 1465 г., без всякого,
по-видимому, участия великокняжеской власти.
Однако до окончательного разрыва дело не дошло. 22
декабря 1462 г.
в Москву отправилось наконец новгородское посольство «о смирении мира». Вместе
с владыкой поехали три посадника и двое от житьих: правящая верхушка Новгорода
была представлена достаточно хорошо. Посольство «пребывше немало дний на
Москве» и вернулось в Новгород только 9 февраля 1463 г. По словам летописца,
и сам великий князь, и его брат Юрий, и митрополит Феодосий «архиепископу Ионе
воздаша честь и послом Новгородским, посадником и бояром». Тот же летописец
подвел итог переговорам: «А о блазнем миру не успеша ничто же, далече бо от
грешных спасение». Московское правительство, по-видимому, отвергло новгородский
проект соглашения, продолжая настаивать на своих требованиях, на своем «многом
замышлении». Переговоры в Москве, как и прошедшей зимой в Новгороде, не привели
ни к чему.
Помимо выполнения условий Яжелбицкого договора одним
из важнейших московско-новгородских противоречий были отношения с Псковом. В
зимнем походе 1456 г.
новгородцы обратились за помощью к псковичам, и те, «древних времен не поминая,
что псковичам новгородцы не помогали ни словом, ни делом ни на кую же землю»,
послали в поход против великого князя «силу псковскую». Впрочем, эта помощь
опоздала: новгородцы были уже разбиты и просили мира в Яжелбицах. За
последующие годы в московско-псковских и новгородско-псковских отношениях
произошли принципиальные изменения. С 1460 г. внешняя политика Пскова, в том числе по
отношению к Новгороду, целиком контролируется Москвой. Вместо
новгородско-псковского союза, направленного эвентуально против Москвы (в 1456 г. псковичи с почетом
приняли на свой стол князя Александра Чарторийского — убежденного врага Москвы,
зятя Шемяки), был заключен московско-псковский союз на основе признания Псковом
верховной политической власти Москвы.
Одна из важнейших задач великокняжеской власти —
защита Псковской земли от нападения Ордена. Московско-новгородские отношения
вплетаются в сложную ткань отношений с Псковом и Орденом. Уже в 1461 г. новгородцы
отрицательно отнеслись к московско-псковским переговорам с Орденом, и соглашение
о перемирии на 5 лет с участием новгородской стороны удалось заключить с
большим трудом. Еще более негативную позицию Господин Великий Новгород занял во
время очередного конфликта Пскова с Орденом в 1463 г.
По словам новгородского летописца, «псковичи, мнимая
наша братья… по своему невидинью и неразумию и величанию» начали войну с
Орденом («то же кровипролитие»), используя помощь великого князя, «а опришь
своего брата старейшего Великого Новгорода веданья». Новгородцы обвинили псковичей
в нарушении перемирия с Орденом («того же лета поидоша к немцам с князя
великого воеводою, князем Федором Юрьевичем Низовским») и отказались
участвовать в походе московско-псковского войска. Таким образом, по представлению
новгородцев инициатива новой войны целиком исходила от Пскова. Однако Псковская
летопись рисует совсем другую картину. По ее сведениям, 21 марта 1463 г. орденские войска
подошли к псковскому Новому городку (построенному в миновавшем году на «обидном
месте», т.е. на месте спорном, но отнюдь не на чужой земле) и начали обстреливать
его из пушек, «а иная сила немецкая начала воевати и жещи псковские исады»
(рыболовные угодья). Эго было началом очередного нападения Ордена на Псков.
Войска же великого князя, присланные по просьбе псковичей, прибыли во Псков
только 8 июля, когда военные действия уже были в полном разгаре. Думается, что
нет оснований отвергать точные и развернутые свидетельства Псковской летописи и
приписывать Пскову инициативу нападения на орденские земли. Однако новгородский
летописец достаточно выразительно показывает, что правящая верхушка Новгорода
резко отрицательно относится к псковичам, к «мнимой» своей «братье», и особенно
к псковской ориентации на Москву. Так старый конфликт Новгорода с Москвой
дополняется его новым конфликтом с Псковом.
Один из аспектов этого конфликта — позиция, занятая
Псковом по отношению к новгородскому архиепископу. В том же 1463 г., когда новгородцы демонстративно
отказались от помощи Пскову в борьбе с Орденом, псковичи, по
словам новгородского летописца, «хлеб отъяша домовный святой Софии и отца
своего, архиепископа владыки Ионы, и свой злой норов обнажиша». Как объяснил
псковский летописец, акция псковичей была ответом на отказ новгородцев помочь в
борьбе с Орденом: «…псковичи отняша землю и воду владычню; отняша же сего ради,
что псковичи много биша челом новгородцем и владыке, дабы помогли псковичем
противу немець; они же не помогаша ни словом, ни делом».
Еще более существенно, что отказ Новгорода от участия
в походе 1463 г.
— прямое и очень серьезное нарушение буквы и духа Яжелбицкого договора,
фактический отход от военно-политического союза с великим князем, т.е. попытка
выхода из политической системы Русской земли, возглавляемой Москвой. Прямое
следствие и продолжение этой открытой антимосковской политики новгородских
верхов — летнее посольство новгородцев в Литву.
По словам новгородского летописца, посол Олферий
Васильевич Слизин был отправлен «к королю в Литву о княжи возмущении еже на
Великий на Новгород Ивана Васильевича». Новгородские власти, таким образом,
прямо обратились к королю за помощью в борьбе против великого князя. Однако
дело этим не ограничилось. Из Новгорода в Литву отправилось и другое посольство
— Микиты Леонтьева. Он ехал к князю Ивану Андреевичу Можайскому (бежавшему в
Литву в 1454 г.)
и к князю Ивану Дмитриевичу Шемячичу (бежавшему туда же в 1456 г.) с прямым призывом
«побороть по Великий Новгород от князя великого». И, по словам летописца, оба
князя «имашася побороть, како Бог изволи».
Итак, 1463 год — принципиально важная веха в
московско-новгородских отношениях. Новгород открыто обратился к злейшим врагам
великого князя — королю и нашедшим у него пристанище активным участникам
феодальной войны — с прямым призывом к борьбе против Москвы. Кратковременный период
московско-новгородского компромисса, достигнутого в Яжелбицах, можно считать
исчерпанным. Противоречия между великим княжеством Русской земли, перераставшим
в единое государство, и боярской республикой, пытавшейся любой ценой продлить
свое существование, оказались слишком глубокими и непримиримыми. Новые традиции
феодальной централизации оказались принципиально не совместимыми со старыми
традициями феодального полцентризма. Однако полного разрыва, вооруженного
конфликта не последовало и на этот раз. Новгородский летописец в туманной форме
пишет: «…тое зимы (т.е., очевидно, 1463/64 г. — Ю. А.) умири…
преподобного Варлама молением за град наш… сохраняя нас, яко зиницю ока, вели
нам разумети».
В новгородско-московских отношениях вдруг наступила
перемена к лучшему. В марте 1464
г. новгородцы торжественно встречают грека Иосифа,
только что поставленного на Москве в архиепископы Кесарии Филипповой. Этот
важный международный акт, свидетельствовавший об авторитете московской
митрополии, был полностью поддержан в Новгороде, о чем счел нужным написать
летописец. В следующем году «прияше новгородцы князя Ивана Ивановича Белозерского». Белозерские князья на протяжении многих поколений
были верными соратниками, союзниками и подручниками великих князей московских.
Появление князя этой фамилии в Новгороде — явное свидетельство отхода от
литовской ориентации и стремления наладить отношения с Москвой.
Зимой 1463/64 г. в Москву едет представительное
новгородское посольство во главе с посадником Федором Яковлевичем. В отношениях
Новгорода к Москве произошел явный поворот к «умирению». Наиболее вероятная причина
этого — приход к власти в Новгороде партии сторонников Москвы.
Московское правительство было, без сомнения,
осведомлено об обращении новгородцев к королю Казимиру и к бежавшим в Литву
князьям. Тем не менее оно не предприняло немедленных решительных акций по
отношению к Новгороду. Почему? Ответ на этот вопрос можно дать только
предположительный. Либо московское правительство продолжало надеяться на мирное
разрешение конфликта, опираясь на своих сторонников в Новгороде, либо не считало
данную ситуацию подходящей для открытого разрыва — действительно на восточных
рубежах Русской земли назревала большая война с Казанью. Во всяком случае, на
протяжении нескольких лет Москва проявляла большую терпимость по отношению к
Новгороду, явно не желая доводить дело до вооруженной борьбы.
15 декабря 1463 г. в Москву из Пскова отправился псковский
посол Иван Шестник с весьма важной миссией. Принеся благодарность («челобитье»)
псковичей за помощь, присланную великим князем против Ордена, он был
уполномочен заявить: «Хотяхом слати к тобе, своему господарю… людей честных
посадников псковских, да за тем есмя не послали: не пропустят нас, господине,
новгородцы через свою землю». Это была прямая жалоба на новгородцев. Еще более
важна другая грамота, врученная послом великому князю. В ней псковичи просят,
«чтобы князь великий жаловал псковичи, повелел бы своему отцу митрополиту
Феодосию поставите владыку во Псков, нашего же честного коего попа или игумена,
человека псковитина». Итак, псковичи просят учреждения у них самостоятельной
епархии, порывая тем самым свою последнюю связь со «старшим братом» Новгородом.
Это — свидетельство крайнего обострения псковско-новгородских отношений.
Учреждение во Пскове самостоятельной епископской кафедры, непосредственно
подчиненной московскому митрополиту, нанесло бы сильный удар Дому Св. Софии и в
идеологическом, и в политическом, и в экономическом плане. Казалось бы,
московское правительство должно воспользоваться этой идеей, стремясь ослабить
потенциального противника и укрепить свое влияние во Пскове. Однако оно
реагирует на псковское посольство совершенно по-иному.
На опасения псковичей, что новгородцы могут не
пропустить их посланников в Москву, великий князь выражает удивление («тому ся
подивовал»): «Как есте того попаслися от нашей отчины Великого Новгорода? Како
им не пропустити ваших послов ко мне в крестном целовании?» Удивление великого
князя едва ли было искренним, но ответ характерен: перед псковичами — государь
всея Руси, для которого Новгород — «отчина» и который и мысли не может
допустить, что новгородцы осмелятся нарушить крестное целование.
Не менее характерен и ответ на просьбу о поставлении
епископа: «Рад есмь печаловатися вами, своими добровольными людьми, да то есть
дело велико. Хощем о том со своим отцем Феодосием митрополитом гораздо мыслити,
отец наш митрополит пошлет по… свои дети по архиепископы и по епископы, и будет
ли подобно тому быти». Великий князь таким образом дал понять, что поставление
епископа — дело не великокняжеское, а церковное, оно невозможно без совета с
митрополитом и епископами: все должно решаться по старине, согласно традиции,
на этом стоит Русская земля, стоит все средневековое общество, и великий князь
не хочет выступать в неблаговидной роли «новатора», нарушителя «старины» —
исконного права.
|