В ночь перед штурмом Воротынский руководил закладкой
пороха под стену возле Арских ворот. Узнав, что татары получили известие о
готовящемся взрыве, князь послал гонца к царю с предложением как можно скорее
начать штурм.
Рано утром 2 октября, после взрыва части городской
стены у Арских ворот, Воротынский двинул большой полк на штурм Казани.
По свидетельству другого героя "казанского
взятия" князя А. М. Курбского, Воротынский был "муж крепкий и
мужественный, в полкоустроениях зело искусный"* (13, 336). Иван IV,
несомненно, знал ему цену. В последовавшие за взятием Казани десять лет
Воротынский неизменно входил в состав "ближней думы" царя. Однако
главным его делом была оборона южных границ России от крымских татар.
Борьба с крымцами — неуловимыми и стремительными,
хитрыми и коварными — требовала глубокого знания их способа ведения войны.
Выросший на самой границе. Руси с Диким полем, прекрасно знавший этот край и
его обитателей, Воротынский был прирожденным "полевым воеводой".
Учитывая это, царь направлял его каждое лето именно туда, на Оку — "к
берегу от поля". В армии, расположенной вдоль Оки, князь обычно занимал
самый высокий пост — первого воеводы большого полка (40, 238–240). По существу,
он был командующим обороной всей южной границы России — границы, которая почти
каждое лето превращалась в линию фронта. О заслугах Воротынского на этом
поприще свидетельствует уже то, что в 1553–1562 гг. крымцы ни разу не смогли
прорваться в центральные районы страны.
В 1562 г. Воротынский, как обычно, стоял с
полками "на берегу", т. е. на Оке, в Серпухове. В сентябре того
же года его служба внезапно прервалась: вместе с братом Александром, также
участником казанского похода, он был арестован. Опала на Воротынских была
связана с обнародованием в январе 1562 г. царского указа о княжеских
вотчинах (57, 76). Согласно этому указу, выморочные княжеские вотчины не
переходили к вдове или к братьям умершего, как было прежде, а отбирались
"на государя", в казну. При таком порядке наследования Михаил и
Александр Воротынские теряли надежду получить временно находившийся в руках
княгини-вдовы удел своего умершего старшего брата Владимира. Это была лучшая
часть Воротынского княжества, треть его территории. А территория эта была
отнюдь не малой: в состав удельного княжества Воротынских входили Новосиль,
Одоев, Перемышль. Княжество тянулось примерно на 200 км с севера на юг
вдоль Оки и по ее притокам. Впрочем, дело было не только в материальном ущербе.
Речь шла о землях, издавна принадлежавших роду Воротынских, политых кровью
предков. Эти раздольные заливные луга в пойме верхней Оки, эти могучие дубравы,
даже эти невзрачные заросли тальника по берегам маленькой речки Высса, на
которой стоит Воротынск, — все это было для Воротынских своим, родным. Эту
землю они любили как нечто живое, ощущали почти как часть своего тела. Своим
решением царь нанес им не просто ущерб, но боль и оскорбление. Оно было тем
более тяжким, что Воротынские ничем не заслужили этого удара. А между тем царь
своим указом метил прежде всего в них. Он опасался иметь на самой границе с
Литвой и Диким полем самостоятельное удельное княжество. Быстро развившаяся в
нем подозрительность давала первые горькие плоды: царь стал опасаться того, что
Воротынские вновь перейдут на литовскую службу, откроют врагу свой участок
"берега" — оборонительной линии на Оке.
Можно предположить, что, не сдержавшись, Михаил
Воротынский в прямом разговоре "нагрубил" царю. В последующих, очень
неровных отношениях царя с Воротынским много личного: задетого самолюбия Ивана
IV и вызывающего ярость деспота спокойного достоинства аристократа. Иначе
говоря, Воротынский был из тех, кто мог сказать царю такое, чего не посмел бы вымолвить
никто другой. В ответ царь распорядился арестовать Воротынских "за
изменные дела" и конфисковать их владения. Корпоративная солидарность, которой
всегда так недоставало русской аристократии, все же иногда давала себя знать. У
братьев Воротынских было много родственников и доброхотов. Не желая слишком
резкого конфликта с ними, царь пошел на компромисс: младший брат, Александр,
был сослан в Галич и через полгода помилован; старшего, Михаила, ожидал более
суровый приговор — заточение с женой и дочерью в тюрьме на Белоозере. Однако условия
этого заточения можно сравнить только с теми, в которых находился сто лет
спустя в тех же краях опальный патриарх Никон. Сохранилось донесение
стороживших Воротынского приставов, написанное в конце 1564 г. Они
сообщают, что из положенного князю довольствия в уходящем году недопоставлено
"двух осетров свежих, двух севрюг свежих, полпуда ягод винных, полпуда
изюму, трех ведер слив" (60, 524). В Москве, получив донесение,
распорядились дослать все перечисленное. Однако и сам Воротынский вскоре
прислал жалобу, что ему не выдали положенного государева жалования —
"ведра романеи, ведра рейнского вина, ведра бастру, 200 лимонов, десяти
гривенок перцу, гривенки шафрану, двух гривенок гвоздики, пуда воску, двух труб
левашных, пяти лососей свежих; деньгами шлю князю, княгине и княжне 50 рублей в
год, людям их, которых было 12 человек, 48 рублей 27 алтын" (60, 524).
Находясь на Белоозере, Воротынский узнал о судьбе
брата Александра. Дав письменные заверения в своей преданности Ивану IV, тот
был в апреле 1553 г. возвращен из Галича. В следующем году он получил
назначение воеводой во Ржев и здесь вступил в местнический спор со своим
сослуживцем князем Иваном Пронским. Дело было вынесено на рассмотрение самого
государя. Тот решил спор в пользу Пронского и, желая унизить Воротынского,
сломить его достоинство, письменно указал князю: "и ты б знал себе меру и
на нашей службе был по нашему наказу" (31, 113). Не желая мерить себя той
мерой, которую указал ему царь, Воротынский оставил службу и принял монашеский
постриг.
|