В то время как тверские князья в начале XIV в.
отличались на поприще святости, московские, напротив, запятнали себя целой
чередой злодеяний. Младший сын Александра Невского, первый московский князь
Даниил (1276–1304) не по праву завладел Переяславлем-Залесским и тем самым
заронил семя будущей вражды между своими потомками и тверскими князьями. Его
сын и наследник Юрий о Данилович уморил в темнице пленного рязанского князя,
подвел под нож ханского палача великого князя Михаила Ярославича Тверского
(1285–1318).
Зная о готовящейся над ним расправе, Михаил не стал
спасаться бегством "в иные земли", как это часто делали князья,
навлекште на себя гнев хана. Он мужественно явился на ханский суд и ценой своей
жизни спас княжество от ордынского погрома. Вскоре после гибели Михаил стал
почитаться в Твери как святой, мученически погибший "за христиан и отчину
свою".
Алчный и воинственный, Юрий вечно ссорился с
сородичами, добиваясь первенства. Желая обрести влиятельных покровителей, он
женился в Орде на сестре хана Узбека. Злобного нрава Юрия побаивались даже его
родные братья. Однажды семейный конфликт зашел так далеко, что братьям Юрия
пришлось бежать из Москвы и искать спасения в Твери.
После гибели Юрия, убитого в Орде тверским князем
Дмитрием Михайловичем 21 ноября 1325 г., московский престол занял его
младший брат Иван. Он заложил основы могущества Москвы своей дальновидной и
осторожной политикой. Став великим князем Владимирским в 1328 г., Иван
Данилович, по словам летописцев, даровал русским землям "великую
тишину". Прекратились ордынские набеги, затихли княжеские усобицы. Иван
решительно покончил с грабежами и разбоями на дорогах, укрепил феодальное
правосудие. Словом, это был человек разума и порядка в мире, где властвовали
буйные — то низменные, то возвышенные — страсти.
Все великие основатели новых форм человеческого
общежития — а к их числу, несомненно, принадлежал и Калита — неизбежно
сталкивались с нравственной проблемой, суть которой хорошо определил Э. Ренан:
"Много великих целей не могло быть достигнуто иначе, как путем лжи и
насилий. Если бы завтра воплощенный идеал явился к людям для того, чтобы
править ими, — ему пришлось бы стать лицом к лицу с глупостью, которую
надо обманывать, и со злостью, которую надо укрощать. Единственно безупречным
является созерцатель, который стремится только открыть истину, не заботясь ни
об ее торжестве, ни об ее применении" (56, XIV).
Иван Данилович был не созерцателем, а политиком. В
борьбе за власть он должен был не раз перешагивать через кровь. Дважды, в 1322
и 1327 гг., он сопровождал грабившие Русь ордынские "рати". Он
подготовил казнь в Орде тверского князя Александра Михайловича и его сына
Федора в 1339 г. На его совести был настоящий погром Ростова, учиненный
московскими воеводами в конце 20-х гг. Иван чаще других князей ездил в Орду,
клеветал и наушничал там.
Как истинный "основоположник" Иван был
человеком идеи. Да и могло ли быть иначе? Ведь только вера в святость цели
может хотя бы отчасти успокоить раненую совесть. Что же касается совести, то
она — вопреки распространенному мнению — в той или иной мере заложена в каждом
из людей.
Итак, чем больше зла творил Иван, тем горячее была его
вера. Он строил храмы и монастыри, искал случая услужить высшему духовенству и
самому митрополиту Киевскому и всея Руси. Вероятно, и в этом была большая доля
политического расчета: содействие или хотя бы невмешательство церковных верхов
позволяло Ивану более уверенно идти к цели. Однако, как истинный сын своей
эпохи, он часто думал о спасении души, боялся геенны огненной, ожидавшей грешников
после смерти.
Желая примириться с Богом, Иван постоянно совершал то,
что христианская мораль расценивала как добрые дела, которые смягчают участь
грешника, позволяют надеяться на милосердие Всевышнего. Из висевшей на поясе
сумы ("калиты") он раздавал щедрую милостыню нищим, за что и получил
свое оригинальное прозвище. Впрочем, источники донесли до нас и другое прозвище
Ивана — "Добрый" (7, 561).
Устроив рядом со своим дворцом Спасский монастырь,
князь стремился уподобиться иноку. Он постился, строго соблюдал обряды,
простаивал ночи напролет в придворной молельне. По примеру своего деда —
Александра Невского, Иван незадолго до кончины принял великую схиму. Вероятно,
в память об отце он избрал монашеское имя Ананий. Так звали одного из
"трех отроков" — мужественных сподвижников пророка Даниила. За отказ
поклониться чужеземным кумирам три отрока — Анания, Азария, Мисаил — был
брошены в огненную печь, а Даниил — в ров с голодными львами. Однако все они
были спасены ангелом, посланным Богом.
Уже со времен Ивана Калиты причудливая смесь
жестокости и коварства с истовым благочестием и "нищелюбием" стала
родовой чертой московских правителей. Конечно, было бы неверно расценивать их
склонность к покаянию как лицемерие. Несовместимость Власти и Евангелия воспринималась
ими как личная трагедия, как постоянная глухая боль и угроза.
|