Особое почитание Богородицы в этот период проявилось
не только в посвящении ей храма Стромынского монастыря и некоторых других
церквей. О том же свидетельствует и один любопытный факт, сохранившийся в
«Сказании о Мамаевом побоище». Вместе с грамотами, содержавшими слова благословения
и ободрения, Сергий послал князю Дмитрию на Куликово поле «хлебец пречистыа
Богородица» (9, 172), то есть просфору — вторую по порядку совершения
проскомидии, — на которой поминается Дева Мария.
Вторая половина июля издавна была на Руси добрым,
радостным временем. 20 июля церковь чествовала пророка Илью. В хорошее лето к
этому дню начинал поспевать хлеб, и крестьяне говорили: «Новый хлеб на Ильин
день». По этому случаю устраивали складчины. Вся община — «мир» — садилась за
длинные столы, уставленные напитками и снедью. Работать на Ильин день запрещалось,
чтобы не прогневать хозяина небесного огня. Гроза — а вместе с ней и столь
желанный для земледельца теплый июльский ливень — считалась делом пророка Ильи,
разъезжавшего по небу в огненной колеснице. Ему же молились и о хорошей погоде,
о прекращении затяжных дождей.
Старики, потерявшие счет своим длинным годам, сидя на
завалинке, вздыхали: «На Илью до обеда лето, а после обеда осень». Иные тайком
вспоминали в этот день древнего бога грозы и молний Перуна, в укромных местах
приносили ему требы.
Уже через четыре дня после Ильи следовал другой
праздник — Бориса и Глеба. Святых братьев чтили по всей Руси, но особенно там,
где они при жизни бывали — в Ростове, Муроме и, конечно, в Киеве. У
простонародья праздник Бориса и Глеба также был связан с урожаем — «на Борис и
Глеб поспевает хлеб». Для князей он служил напоминанием о пагубности усобиц.
Далее, в дни «Богородицына поста», шел целый ряд
праздничных «Спасов». 1 августа — Всемилостивый Спас, праздник чисто русский,
установленный еще Андреем Боголюбским. В народе первый Спас называли «Медовым».
В этот день подрезали мед в ульях.
Духовенство 1 августа освящало воду в реках, совершало
к ним крестные ходы, и потому первый Спас называли еще «Мокрым».
Второй Спас — память преображения Иисуса Христа на
горе Фавор — в обиходе называли «Яблочным». Он отмечался 6 августа.
16 августа, на другой день после Успения, праздновали
«перенесение Нерукотворного Образа Иисуса Христа из Едеса в Царь-град», а
по-народному — «Ореховый или Хлебный Спас».
В эти томные, радующие всяческим изобилием дни зрелого
лета князья, как и простонародье, любили потешить себя пирами, иными утехами
грешной плоти. Но не такой, как обычно, а тревожной, суетной была для
московских земель вторая половина лета 1380 года.
Ходили слухи, что Мамай сумел собрать для похода на
Русь громадное войско, в состав которого, кроме самих «татар» (под этим
термином русских летописей скрываются главным образом потомки половцев и
приведенных Батыем разноязыких кочевников Азии), входили отряды наемников из
итальянских городов-колоний в Крыму (генуэзцы, армяне), а также полки, выставленные
по требованию Мамая правителями народов Среднего Поволжья и Северного Кавказа.
Это было поистине нашествие «двунадесяти языков».
На помощь Мамаю обещал прийти великий князь литовский
Ягайло. Двуличную политику повел оказавшийся «между молотом и наковальней»
князь Олег Рязанский. Устрашенный погромом его владений татарами в 1379 году,
он обещал быть верным союзником Мамая. Одновременно он дал знать князю Дмитрию
Ивановичу о подготовке ордынского нашествия.
23 июля в Москву примчался гонец с «поломянной»
(«огненной») вестью о том, что Мамай выступает в поход на Русь. Тотчас ко всем
русским князьям, а также в Новгород и Псков поскакали «скоровестники» с
призывом высылать отряды на помощь великому князю Дмитрию Ивановичу. Местом
сбора была назначена Коломна. Сюда в период с 1 по 15 августа должны были
прийти все полки, идущие навстречу Мамаю.
Полагая, что Киприан прибыл в Москву лишь в мае 1381
года, многие историки отвергали и «церковную» тему в рассказе Никоновской
летописи о подготовке к сражению с Мамаем. Однако «вернув» Киприана летом 1380
года туда, где он в действительности и был — в Москву, мы получим гораздо более
живую, полнокровную картину кануна Куликовской битвы. В эти последние,
предгрозовые недели обстановка в Москве была во многом похожа на ту, которая
предшествовала другому важнейшему событию русской истории — походу Ивана III на
Новгород в 1471 году. Повсюду заметно было сильное религиозное воодушевление,
вызванное не только близостью «Божьего суда», но также и всевозможными
церковными действами.
В середине лета, когда Мамай уже нацеливался на Русь,
в новой крепости на южной границе Московского княжества — Серпухове, был
освящен Троицкий собор. Это был первый в Северо-Восточной Руси городской собор
во имя Троицы — небесного образа любви и единомыслия. Его торжественное освящение
состоялось в воскресенье, 15 июля, — в день памяти небесного покровителя
серпуховского князя — святого Владимира, Крестителя Руси, общего предка всех
русских князей. Имя Владимира часто вспоминали накануне Куликовской битвы. Оно
напоминало о могущественной и независимой Киевской Руси, о подвигах былинных
богатырей. Наконец, в образе Владимира воплощалась идея исторического единства
Киева и Москвы — любимая идея не только митрополита Киприана, но и самого
Сергия.
День 15 июля был связан и с другим великим деятелем
русской истории — Александром Невским, еще в конце XIII века причисленным к
лику святых. Свою знаменитую победу над шведами на Неве он одержал в
воскресенье, 15 июля 1240 года, — ровно за 140 лет до освящения храма в Серпухове.
Усиленное молитвенное обращение к Александру Невскому
летом 1380 года проявилось в особом чуде. О нем рассказывал очевидец —
пономарь, спавший летом прямо на паперти собора владимирского Рождественского монастыря,
где был погребен Александр. Среди ночи в храме сами собой зажглись свечи. Два
таинственных старца вышли из алтаря, подошли к гробнице святого и воззвали: «О
господине Александре! Востани и ускори на помощь правнуку своему, великому
князю Дьмитрию, одолеваему сущу от иноплеменник». В тот же миг князь встал из
гроба и вместе с двумя старцами стал невидим. Узнав о видении пономаря,
владимирские клирики вскрыли гробницу Александра и обнаружили его нетленные
мощи — верный признак святости.
Летом 1380 года строительство новых храмов велось не
только в Серпухове, но и в другом южном форпосте московских земель — Коломне.
Здесь спешно достраивали каменный Успенский собор. Однако торопливость повредила
делу. В начале июля почти готовый храм рухнул. Не успели к осени 1380 года
завершить и начатый в 1379 году каменный Успенский собор в московском Симоновом
монастыре, у дороги, по которой войска шли из Москвы на Коломну. Оба храма
являлись воплощенным в камне молитвенным призывом к Богородице —
«Военачальнице, защищающей нас в бранях» (30, 27).
К середине августа, когда истек срок сбора полков в
Коломне, когда разведка сообщила о предполагаемой численности войск Мамая,
Дмитрий понял: под его знамя съехалось столько воинов, сколько едва ли
удавалось собрать его отцу и деду; и все же войско «поганых» может оказаться
куда более многочисленным, особенно если на помощь татарам явится Ягайло со
своими русско-литовскими полками.
|