Беседы Берсеня с Максимом Греком. Опальный советник, конечно, очень раздражен. Он
ничем не доволен в Московском государстве: ни людьми, ни порядками. «Про
здешние люди есми молвил, что ныне в людях правды нет». Всего более недоволен
он своим государем и не хочет скрывать своего недовольства перед иноземцем.
«Вот, – говорил Берсень старцу Максиму, – у
вас в Царьграде цари теперь басурманские, гонители; настали для вас злые времена,
и как-то вы с ними перебиваетесь?» – «Правда, – отвечал Максим, –
цари у нас нечестивые, однако в церковные дела у нас они не вступаются». –
«Ну, – возразил Берсень, – хоть у вас цари и нечестивые, да ежели так
поступают, стало быть, у вас еще есть Бог».
И как бы в оправдание проглоченной мысли, что в Москве
уже нет Бога, опальный советник пожаловался Максиму на московского митрополита,
который, в угоду государю, не ходатайствует по долгу сана за опальных, и вдруг,
давая волю своему возбужденному пессимизму, Берсень обрушился и на своего
собеседника: «Да вот и тебя, господин Максим, взяли мы со Св. Горы, а какую
пользу от тебя получили?» – «Я – сиротина, – отвечал Максим
обидчиво, – какой же от меня и пользе быть?» – «Нет, – возразил
Берсень, – ты человек разумный и мог бы нам пользу принести, и пригоже нам
было тебя спрашивать, как государю землю свою устроить, как людей награждать и
как митрополиту вести себя». – «У вас есть книги и правила, – сказал
Максим, – можете и сами устроиться».
Берсень хотел сказать, что государь в устроении своей
земли не спрашивал и не слушал разумных советов и потому строил ее
неудовлетворительно. Это «несоветие», «высокоумие», кажется, всего больше
огорчало Берсеня в образе действия великого князя Василия.
Он еще снисходительно относился к Васильеву отцу. Иван
III, по его словам, был добр и до людей ласков, а потому и Бог помогал ему во
всем; он любил «встречу», возражение против себя. «А нынешний государь, –
жаловался Берсень, – не таков: людей мало жалует, упрям, встречи против
себя не любит и раздражается на тех, кто ему встречу говорит».
Итак, Берсень очень недоволен государем; но это
недовольство совершенно консервативного характера. С недавнего времени старые
московские порядки стали шататься, и шатать их стал сам государь – вот на что
особенно жаловался Берсень. При этом он излагал целую философию политического
консерватизма.
«Сам ты знаешь, – говорил он Максиму, – да и
мы слыхали от разумных людей, что которая земля перестанавливает свои обычаи,
та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычаи нынешний великий князь
переменил: так какого же добра и ждать от нас?»
Максим возразил, что Бог наказывает народы за нарушение
Его заповедей, но что обычаи царские и земские переменяются государями по
соображению обстоятельств и государственных интересов. «Так-то так, –
возразил Берсень, – а все-таки лучше старых обычаев держаться, людей
жаловать и стариков почитать; а ныне государь наш, запершись сам-третей у
постели, всякие дела делает».
Этой переменой обычаев Берсень объясняет внешние
затруднения и внутренние неурядицы, какие тогда переживала Русская земля.
Первой виновницей этого отступничества от старых обычаев, сеятельницей этой
измены родной старине Берсень считает мать великого князя. «Как пришли сюда
греки, – говорил он Максиму, – так земля наша и замешалась, а до тех
пор земля наша Русская в мире и тишине жила. Как пришла сюда мать великого
князя, великая княгиня Софья, с вашими греками, так и пошли у нас нестроения
великие, как и у вас в Царегороде при ваших царях».
Максим Грек счел долгом заступиться за землячку и
возразил: «Великая княгиня Софья с обеих сторон была роду великого – по отцу
царского роду царегородского, а по матери – великого дуксуса Феррарийского
Италийской страны». – «Господин! какова бы она ни была, да к нашему
нестроению пришла», – так заключил Берсень свою беседу.
Итак, если Берсень точно выражал взгляды современного
ему оппозиционного боярства, оно было недовольно нарушением установленных
обычаем правительственных порядков, недоверием государя к своим боярам. Тем,
что рядом с Боярской думой он завел особый интимный кабинет из немногих
доверенных лиц, с которыми предварительно обсуждал и даже предрешал
государственные вопросы, подлежавшие восхождению в Боярскую думу.
Берсень не требует никаких новых прав для боярства, а
только отстаивает старые обычаи, нарушаемые государем; он – оппозиционный
консерватор, противник государя, потому что стоит против вводимых государем
перемен.
|