В совещании, состоявшемся в Ржеве, когда там стало
известно о набеге Дмитрия Шемяки, кроме наместников и бояр приняли участие
также «тысящникы земьские». Принято было решение бороться с князем Дмитрием, а
не капитулировать. Собравшиеся, оказывается, возмущались тем, что Дмитрий
Юрьевич «единово крещениа христианства с нами, а дела тотарьския творит».
Который раз с больной головы перекладывали на здоровую, обвиняя в татарщине
Шемяку, хотя навел-то татар на Руси, его московский двоюродным братец.
С помощью воевод князя Бориса кашинцам удалось отбить
набег князя Дмитрия. Шемяка сначала попытался задержаться в местечке Киясове,
но, увидев, что его войско растаяло (500 человек «отступиша от него»), бежал, и
«никто ж его не весть, где бе». В погоню за Шемякой отправились воеводы князя
Бориса князья Андрей и Михаил Дмитриевичи, но они «не нашедше его, но понеже
крыяшесь в пустых и непроходимых местех».
Зимой 1452/53 г. после долгих странствий Дмитрий
Шемяка вернулся в Новгород (по новгородским сведениям, «из Заволочья») и
расположился на Городище как обычный служилый князь. Это — максимум, на что в
изменившейся обстановке скрепя сердце пошли новгородцы, продолжавшие (если
верить летописи) числить его в великих князьях («приеха князь великый Дмитрей
Юрьевич и стал на Городище»).
В житии Михаила Клопского, составленном в 1478 или
1479 г., рассказывается о том, как Дмитрий Шемяка приходил к старцу
Михаилу с сетованиями на свою горькую судьбу. «Михайлушко, — говорил князь
Дмитрий, — бегаю своей вотчины, и збили мя с великого княжения», просил
старца молить бога, «чтобы досягнути» ему «своей вътчины, великого княжения».
На это Михаил ответил: «…досягнеши трилакотнаго гроба».
Тем не менее Шемяка отправился добывать] великого
княжения, но «не бысть божия пособия князю». Опять он прибежал в Новгород и при
встрече с Михаилом сказал: «…хочю во Ржову ехати Костянтинову на свою вотчину».
Старец молвил на это (дело было, возможно, незадолго до осеннего похода
1452 г. на Кашин): «Не исполниши желания своего».
И действительно, князь «въборзе преставися» великого княжения, но «не бысть божия пособия князю». Опять он
прибежал в Новгород и при встрече с Михаилом сказал: «…хочю во Ржову ехати
Костянтинову на свою вотчину». Старец молвил на это (дело было, возможно,
незадолго до осеннего похода 1452 г. на Кашин): «Не исполниши желания
своего». И действительно, князь «въборзе преставися».
Сохранилось два послания, направленные в это время в
Новгород митрополитом Ионой и касавшиеся непосредственно Дмитрия Шемяки. В
одном из них Иона писал новгородскому архиепископу Евфимию, что уже
неоднократно посылал ему своих послов с грамотами и речами. Новгородцы и князь
Дмитрий должны были по «опасным грамотам» прислать своих послов, последний «с
чистым покаянием», «без лукавьства».
Новгород и Псков посылали уже своих послов, «но
прислали ни с чем», да и князь Дмитрий «прислал своего боярина Ивана Новосилцева…
ни с чем». Он к тому же «грамоты посылает тайно, а с великою высостию: о своем
преступленьи и о своей вине ни единого слова пригодного не приказал». Василий
II милостиво пожаловал Новгород, «полон их к ним велел отпущати, и без окупа».
А князю Дмитрию следует «бити челом, с покаянием, от
чиста сердца». Митрополит надеялся также, что для продолжения переговоров из
Новгорода приедут новые послы. Точно датировать это послание
не удается.
Во втором послании (скорее всего от 29 сентября
1452 г.) митрополит Иона писал новгородскому архиепископу Евфимию, что до
него дошли его «речи». В них Евфимий писал:
«…будтось яз посылаю к тобе и пишу о князи Дмитреи
Юрьевичи, а называя его сыном». Но посмотри в ту посланную мной грамоту, ведь в
ней «не велю с ним ни пити, ни сети? Занеже сам себе от христианства отлучил…
(пропуск в рукописи. — А.З.) своему брату старейшему великому князю
Василию Васильевичи), а еще он же, своею волею, какую великую церковную тягость
на себе положил и неблагословение всего великого Божиа священьства, да и грамоту
на себе написал, что ему потом брату своему старейшему великому князю и всему
христьанству лиха никакого не хотети, ни починати; да то все изменил». Евфимию
якобы известно «нашими грамоты, что после тое своее грамоты князь Дмитрей колика
есть лиха починил, и крови христианскиа пролилося, и запустениа от него».
Разве после этого можно называть его «духовным сыном»?
|