Яжелбицкий мирный договор носил
компромиссный характер. Новгород еще сохранял (хотя бы номинально) положение
государства, находящегося только под патронатом Москвы. Особой докончальной
грамотой новгородцам удалось подтвердить «старину», восходящую к договору
1435 г. (возможно, через докончание 1440 г.). Но эта грамота имела скорее декларативное, чем действенное,
значение. Так, в ней новгородскими волостями по-прежнему считались Волок,
«Бежичи», Вологда, хотя ими уже распоряжался великий князь. «Перед нами, —
писал Л.В. Черепнин, — устойчивый, закоченевший в течение двух столетий
договорный формуляр, уже не отвечавший исторической действительности середины
XV в. и не отражавший реального соотношения политических сил».
Более действенной была вторая Яжелбицкая грамота с
московскими условиями мира, которые вынуждены были принять новгородцы. Основное
ее содержание посвящено обстоятельствам, порожденным военными действиями
(отпуску пленных и пр.).
Но гораздо важнее были обязательство новгородцев
отныне заверять их грамоты великокняжеской печатью и запрет составлять вечевые
документы («а вечным грамотам не быти»). Тем самым московская власть брала под
свой контроль всю законодательную и текущую административную деятельность в Великом
Новгороде, а в самом городе устанавливался тот режим «совместного управления»
великим князем (его князьями-наместниками) и новгородской администрацией,
который ранее существовал только в отдельных волостях Новгорода.
Существенное значение для Москвы имело и взятое
Новгородом обязательство не принимать к себе ни можайского князя Ивана
Андреевича, ни Ивана Дмитриевича Шемякина, ни его мать Софью.
В Москву вернулись спустя почти полстолетия (в 1500 г.) только Семен Иванович
Можайский и внук Дмитрия Шемяки Василий Иванович Шемячич, перейдя из Литвы на
положение служилых князей на Руси. Новгородцы обещали также
вообще не «приимати» к себе никакого «лиходея» великих князей, откуда бы он ни
прибежал — из «Московского княжения», из Литвы или из «Немец». Но весь строй
новгородской жизни оставался прежним.
Половинчатость Яжелбицкого договора объяснялась тем,
что в распоряжении Василия II не было достаточно сил, чтобы окончательно
сломить сопротивление Новгорода. Позиция Пскова свидетельствовала о том, что
даже в лагере союзников великого князя еще не было единства. Нужно было
укрепить положение внутри великого княжества и в лагере союзников.
Весной 1456 г. умер рязанский великий князь Иван
Федорович, давнишний союзник Москвы, сын дочери Дмитрия Донского. Незадолго до
этого скончалась и его жена. Перед смертью князь Иван, по словам московских
летописцев, «княжение же свое Рязанское и сына своего князя Василья приказал» Василию
II. Воспользовавшись этим, великий князь взял восьмилетнего рязанского княжича
и его сестру в Москву, а в Рязань и в другие рязанские города послал своих
наместников. Рязанский вопрос до поры до времени был решен.
10 июля 1456 г. Василий II «поимал» в Москве
серпуховского князя Василия Ярославича и отправил его в заточение на Углич. На
этот раз великий князь предпочел провести эту важную акцию в столице. Поход в
удел мог привести, как показал неприятный казус с князем Иваном Андреевичем, к
бегству серпуховского шурина за рубеж. Но вот сыну Василия Ярославича от первой
жены Ивану и второй супруге князя все же удалось бежать в Литву (очевидно, из
удела). Позднее Иван Васильевич писал, что Василий II «ял
моего отца… на крестном целованьи (нарушив крестное целование. — А.З.)
безвинно, а мене выгонил из моее отчины и дедины». С укором
вспоминал поимание «ярославичей» и князь А.М. Курбский.
Как и белозерский князь Михаил Андреевич, серпуховской
князь Василий Ярославич входил в ближайшее окружение Василия II. Все они были
связаны между собой родственными узами. «Поимание» князя Василия было настолько
неожиданным, что летописец не нашел даже слов для его объяснения, ограничившись
лишь скупым изложением самого факта. О причинах происшедшего можно только
строить более или менее правдоподобные предположения.
|