Максим Грек ч. 13В другом своем слове «о нестроении и бесчинии царей и
властей» Максим делается обличителем вообще всякой верховной власти
безотносительно к месту. Максим рисует государство в образе женщины, которая
сидит на распутье; она в черной одежде, положила голову на руку, опирающуюся на
колени; она безутешно плачет; кругом ее дикие звери.
На вопрос Максима: кто она? женщина отвечает: «Мою
горькую судьбу нельзя передать словами, и люди не исцелят ее; не спрашивай, не
будет тебе пользы: если услышишь, только навлечешь на себя беду». Но когда
Максим упорно желал знать, кто она, женщина сказала ему: «Имя мое не одно:
называют меня начальство, власть, владычество, господство. Самое же настоящее
мое имя „Василия" (ВАЕНЛЕIА) — государство.
Максим пал к ногам ее, и Василия проговорила ему
длинное обличение на царей и властителей, подкрепляя его примерами и
изречениями из Священного Писания. «Меня, — говорила она, — дщерь
Царя и Создателя, стараются подчинить люди, которые все славолюбцы и
властолюбцы; и слишком мало таких, которые были бы моими рачителями и
украсителями, которые устраивали бы, сообразно с волей Отца моего, судьбу
живущих на земле людей; но большая часть их, одолеваемая сребролюбием и
лихоимством, мучат своих подданных всякими истязаниями, денежными поборами,
отяготительными постройками пышных домов, вовсе ненужных к утверждению их
державы и только служащих к угоде и веселью их развратных душ…
Нет более мудрых царей и ревнителей Отца моего
небесного. Все только живут для себя, думают о расширении пределов держав
своих, друг на друга враждебно ополчаются, друг друга обижают и льют кровь
верных народов, а о церкви Христа Спасителя, терзаемой и оскорбляемой от
неверных, нимало не пекутся! Как не уподобить окаянный наш век пустынной
дороге, а меня — бедной вдове, окруженной дикими зверями: более всего меня
ввергает в крайнюю печаль то, что некому заступиться за меня по Божьей ревности
и вразумить моих бесчинствующих обручников.
Нет великого Самуила, ополчившегося против преступного
Саула; нет Нафана, исцелившего остроумной притчей царя Давида, нет Амвросия
чудного, не убоявшегося царственной высоты Феодосия: нет Василия Великого,
мудрым поучением ужаснувшего гонителя Валента; нет Иоанна Златоуста, изобличившего
корыстолюбивую Евдоксию за горячие слезы бедной вдовицы. И вот, подобно
вдовствующей жене, сижу я на пустынном распутьи, лишенная поборников и
ревнителей. О прохожий, безгодна и плачевна судьба моя».
Мы указали на более сильные места в обличениях
Максима, но вообще его послания загромождены риторическим многословием,
множеством излишних текстов и примеров, частыми повторениями и вычурными
оборотами. Слог его нередко вял, язык его крайне тяжел и во многих местах
темен; видно на каждом шагу, что автор думал на ином языке, а не на том, на
котором писал; поэтому можно сомневаться, чтобы в свое время Максимовы
сочинения могли иметь много читателей и были для всех удобопонятны.
|
| |