Максим Грек ч. 16По поводу последнего вопроса Максим объяснил: «Я
спрашивал, зачем митрополиты русские не ставятся по-прежнему патриархами? Мне
сказали, что патриарх дал благословенную грамоту на то, чтоб русский митрополит
ставился по избранию своих епископов, но я этой грамоты не видал». И здесь
Максим был опять-таки прав. Несмотря на сознание своей правоты, Максим думал покорностью
смягчить свою судьбу; он, по собственному выражению, «падал трижды ниц перед
собором» и признавал себя виновным, но не более, как в «неких малых описях».
Самоунижение не помогло ему. Его отослали в оковах в
новое заточение, в Тверской Отрочь-монастырь. Несчастный узник находился там
двадцать два года. Напрасно он присылал исповедание своей веры, доказывал, что
он вовсе не еретик, сознавался, что мог ошибаться невольно, делая описки, или
по забывчивости, или по скорби, или, наконец, от «излишнего винопития»; уверял,
что он не враг русской державы и десять раз в день молится за государя. Сменялись
правительства, сменялись митрополиты: Даниил, враждебно относившийся к Максиму
на соборе, сам был сослан в Волоколамский монастырь, и Максим, забыв все его
оскорбления, написал ему примирительное послание.
Правили Москвой бояре во время малолетства царя Ивана
— Максим умолял их отпустить его на Афон, но на него не обратили внимания.
Возмужал царь Иван, митрополитом сделался Макарий; за Максима хлопотал константинопольский
патриарх, — Максим писал юному царю наставление и просился на Афон; о том
же просил он и Макария, рассыпаясь в восхвалениях его достоинств — все было
напрасно. Макарий послал ему «денежное благословение» и писал ему: «Узы твои
целуем, но пособить тебе не можем». Максим добился только того, что ему, через
семнадцать лет, позволили причиститься Св. Тайн и посещать церковь.
Когда вошли в силу Сильвестр и Адашев, Максим
обращался к ним и, по-видимому, находился с ними в хороших отношениях, но не
добился желаемого, хотя и пользовался уже лучшим положением в Отрочь-монастыре.
Наконец, в 1553 году его перевели в Троицкую Лавру. Говорят, что, вместе с
боярами, ходатайствовал за него троицкий игумен Артемий, впоследствии сам
испытавший горькую судьбу заточения. Максим оставался у Троицы до смерти,
постигшей его в 1556 году.
Не довелось ему увидеть Афона: Москва боялась его
отпустить, потому что он узнал в Московском государстве «все доброе и лихое» и
был слишком склонен к обличению. В Москве не любили, чтоб о русских порядках и
нравах дурно толковали за границей, а этого от Максима, конечно, можно было ожидать
после той горькой чаши, которую он выпил в земле, на пользу которой посвятил
свою жизнь.
|
| |