Максим Грек ч. 4Но Максим не сделался, однако, безусловным врагом
просвещения и науки; он уважал знание. Вооружаясь против астрологии, он,
однако, не смешивал ее с астрономическими изысканиями, со стремлением изведать
течение небесных тел и уразуметь законы природы. Как ни возмущало его увлечение
классической древностью, доводившее Италию до уродства, но все это не мешало
ему ценить светлые стороны антического мира, ссылаться на греческих поэтов и
философов. По примеру отцов церкви, он, уважая земную мудрость, хотел подчинить
ее религии, выше всего ставил богословие: оно было для него внутреннею
мудростью, а все прочие науки — внешнею.
Из своей жизни в Италии вынес он одно заветное
воспоминание — воспоминание об Иерониме Савонароле. Среди всеобщего развращения
нравов в Италии, в виду гнуснейшего лицемерия, господствовавшего во всей
Западной церкви, управляемой папой Александром VI, чудовищем разврата и
злодеяния, смелый и даровитый доминиканский монах Иероним Савонарола начал во
Флоренции грозную проповедь против пороков своего века, во имя нравственности,
Христовой любви и сострадания к униженным классам народа. Его слово раздавалось
пять лет и оказало изумительное действие.
Флорентийцы до такой степени прониклись его учением,
что, отрекаясь от прежнего образа жизни, сносили предметы роскоши,
соблазнительные картины, карты и т.п. в монастырь Св. Марка и сжигали перед
глазами Савонаролы, жертвовали своим состоянием для облегчения участи неимущих
братьев, налагали на себя обеты воздержания, милосердия и трудолюбия. Один
разве пример библейского пророка Ионы в Ниневии мог сравниться с тем, что делалось
тогда во Флоренции.
Но обличения Иеронима вооружили против него сильных
земли. Его обвинили в ереси, и в 1498 году он был сожжен по повелению папы
Александра VI. Максим знал Иеронима лично, слушал его проповеди, и надолго
остался напечатленным в душе Максима образ проповедника-обличителя, когда тот,
в продолжение двух часов, стоя на кафедре, расточал свои поучения и не держал в
руках книги для подтверждения истины своих слов, а руководствовался только
обширною своею памятью и «богомудрым» разумом.
«Если бы, — говорит Максим в одном из своих
сочинений, — Иероним и пострадавшие с ним два мужа не были латыны верою, я
бы с радостью сравнил их с древними защитниками благочестия. Это показывает,
что хотя латыны и во многом соблазнились, но не до конца еще отпали от веры,
надежды и любви…»
Иероним Савонарола как обличитель людских неправд
остался на всю жизнь идеалом Максима: он везде готов был подражать ему, везде
хотел говорить правду сильным, разоблачать лицемерие, поражать ханжество,
заступаться за угнетенных и обиженных. С таким настроением духа прибыл он в
Москву, где управлял государь, отличавшийся тем, что не терпел ни малейшего
себе противоречия, где христианство для массы существовало только во внешних
обрядах, где духовенство отличалось грубостью нравов, ревниво держалось за свои
земные выгоды и не в состоянии было, при своем невежестве, ни учить народа, ни
руководить его пользою.
|
| |