Но главное было не в дарах, а в дани. Она огорошила
князей своей непомерностью — это была дань и воинами, и жителями, и мехами. В
требованиях своих Каракорум и Сарай были едины. Русские воины должны были
выполнять распоряжения хана, из жителей он мог забрать в рабство каждого
десятого, а бывало и хуже.
...Через два года отсутствия из Монголии вернулся
Константин Ярославич. Русского не удивишь степными просторами, но то, что
повидал он, поражало. Один путь туда и обратно отнимал чуть ли не год! Однако
князьям было не до путевых рассказов. Тяжкую весть привез Константин — ханша
Туракина потребовала приезда великого князя на утверждение в Каракорум. Делать нечего.
В 1245 году Ярослав вместе с братьями вновь уехал в Сарай.
Провожая отца, Александр не мог и предположить, что в
последний раз видит его живым и что ему самому придется в бурном водовороте
международной политики решать по собственному разумению судьбы Руси. В Сарай на
этот раз были вызваны все три великих князя — владимиро-суздальский, черниговский
и галицко-волынский. Здесь и разыгрался последний, трагический эпизод их давней
междоусобной борьбы, борьбы, за которой настороженно следили не только в Риге,
Кракове и Буде, но и в Риме.
...Когда генуэзец Синибальдо Фиески занял в 1243 году
папское кресло под именем папы Иннокентия IV, Европа еще не оправилась от
татарского потрясения. Татары угрожали Польше, Венгрии, Латинской империи,
Ордену. Из этих стран текли немалые средства в папскую казну. Понятно, что папа
хотел установить более тесные отношения с Ордой.
24 июня 1245 года в Лионе открылся созванный
Иннокентием церковный собор. На нем надлежало обсудить н пути продолжения
крестовых походов после того, как арабы отобрали у франков Иерусалим, немецкие
рыцари были остановлены у границ Руси, а Латинская империя оказалась под
угрозой православной империи Никейской. В этих условиях папство и решило
попытаться сблизить христианский мир с варварским или, как выразился папа,
«спарить голубя со змеей» и поискать союзников в Сарае и Каракоруме.
К изумлению собравшихся в Лионе прелатов, речь о
татарах держал схизматик Петр, «архиепископ Руси», который, как передавали, был
изгнан татарами из своей столицы и земли и прибыл во Францию в надежде найти помощь
против грозных степняков. Это был митрополит Петр. Черниговский князь Михаил
поручил ему узнать, можно ли рассчитывать на помощь западных держав — вполне
естественное желание для князя, долгое время связанного союзом с Венгрией.
Петр сообщал собору, что татары собираются в поход на
Сирию и соседние страны, что они готовятся к тяжелым боям с католиками. Папа
понял, что ханы замышляют подчинить и арабскую Переднюю Азию, и католическую Европу.
Возникала соблазнительная идея: а нельзя ли предложить Орде союз против арабов
и их соседей (например, Никейской империи) и зато столковаться о сближении в
Восточной Европе. Ведь говорит же Петр, этот «веродостойный» русский, что
«послов они принимают и отпускают ласково». Конечно, трудное дело, но почему же
не попробовать?
Думал так папа, нет ли, но уже вскоре его посол Иоанн
де Плано Карпини покинул Лион с заданием посетить Сарай и Каракорум. О своей
поездке он написал отчет под названием «История монголов, именуемых нами татарами».
Монах-францисканец Карпини, двадцатипятилетний сверстник князя Александра, по
словам знавших его, «умный, образованный, очень красноречивый, приятный во
многих отношениях человек», составил свое повествование с таким искусством, что
о целях посольства приходится читать между строк. Если бы не его
дипломатические переговоры с русскими князьями, то можно было бы подумать, что,
кроме христианского просвещения, у него ничего другого и в мыслях не было. Ясно
одно — задуманный союз латинян с татарами, папства с ханами таил в себе
огромную угрозу Руси.
Случилось так, что пути Плано Карпини и всех трех
великих князей Руси скрестились. С отцом Александра он познакомился в полудне
пути от Каракорума, в ханской ставке Сыр-Орде, куда посол прибыл 22 июля.
Ярослав приехал сюда из Сарая позднее.
...Князья Ярослав, Михаил и Даниил с разными чувствами
ехали в Сарай.
Ярослав уже был утвержден великим, князем и ехал к
Батыю как вассал.
Другое дело Михаил — союзник враждебной Батыю Венгрии,
претендент на Киев, недавно отданный Ярославу. Михаил немало пережил, пока
решился на этот шаг. Накануне нашествия он достиг вершин власти — владел
столами Чернигова, Киева, Галича, влиял на Полоцк и Новгород.
Теперь в Киеве, с одобрения Батыя, появился
суздальский воевода, а Михаил вновь скрылся за границу, на этот раз в Венгрию.
Здесь его сын Ростислав стал зятем короля Белы IV, заклятого врага Батыя. При
венгерском дворе Михаил не ужился, — ему не оказали должной чести — и он
решил, будь что будет, воротиться в родной Чернигов, а архиепископа Петра
направил в Лион. В Сарае этому князю при его независимом вспыльчивом характере
было не на что рассчитывать.
Наконец Даниил... Его воевода Дмитр с галицкой засадой
защищал от татар Киев. Вероятно, от Батыя не укрылось, что Даниил воевал по татарским
тылам во время европейского похода, но ведь недавно — в 1245 году — он же победил,
несомненно, враждебные Орде венгеро-польско-черниговские полки.
Даниил был выдающимся государственным деятелем,
полководцем, широко мыслящим политиком. После победы над Венгрией и Польшей он
поддерживал экономические и политические связи и с Орденом и с Литвой. Располагая
по крайней мере 60-тысячным войском, он рассчитывал устоять перед Золотой Ордой
— от Галича до Сарая было по прямой 1750 километров, а
выдвинутая Батыем за Волгу Орда воеводы Куремсы не пугала Даниила: ведь там и
прежде сотни лет кочевали торки и половцы. Договаривались с половецкими ханами,
найдем общий язык и с татарскими, важно выиграть время, полагал князь.
Все дело было в том — на кого работало тогда время...
Понять это было далеко не всем князьям под силу. Тут нужны были не только
смелость, но и мудрость.
|