После победы на Калке монгольские ханы не оставили
своих планов продвинуться в Европу. Чингисхан умер в 1227 году. Вместе с ним в
могилу отправили сорок красивейших девушек. Сам он стал гением — хранителем
всего монгольского рода, которому завещал покорить мир. Совещаясь на курултае в
1229 году в столице империи Каракоруме, монгольская знать обсуждала вопрос о
походе. Завоевание Закавказья и перенесение ставки Батыя, внука Чингисхана, в
низовья Яика приближали день наступления на Европу. Никто на Руси не мог
предугадать, где остановятся татары. Их посольства уже не раз приходили во
Владимир, предлагая союз против половцев. Их послы через Владимир неоднократно
проезжали в Венгрию, где короля Белу IV также склоняли к борьбе с половцами. Но
с половецкой степью Владимиро-Суздальская Русь уже сжилась, да и в памяти
вставал страшный 1223 год, — тогда тоже все началось с разговоров о
половцах, а кончилось Калкой... Тревога все больше охватывала княжеский двор во
Владимире.
Поэтому Ярослав спешил с походом на Орден, считая, что
нужно хоть на ближайшее смутное время обеспечить безопасность северо-западных
границ. Видимо, и Юрий был того же мнения. Он отпустил с братом «полков множество»,
к ним присоединились новгородские рати со всей области.. Это не был поход в
глубь орденских владений, сопряженный с большими потерями (полки надо было
беречь!). Цель была другая — пригрозить Ордену. В этом походе должен был
участвовать и Александр.
Ярослав направил в 1235 году свое войско к Дерпту;
когда оно через неделю с лишним (около 300 километров по
прямой) подошло к городу, князь пустил его воевать «в зажитие», забирая
продовольствие, особенно зерно — жито, с наибольшим уроном для жителей.
Немецкие засады выступили из Дерпта и из Оденпе, и вскоре столкнулись с
русскими дозорами. Стычки продолжались до подхода главных русских сил.
Александр впервые увидел в деле ражих немецких
рыцарей, закованных в латы, с латинскими шлемами на головах. Русские опрокинули
немецкое войско, убили «лучыних немец» — рыцарей — «неколико», остальных
загнали на лед реки Эмайыги, и «тут обломился лед, потонуло их много, а иные
израненные укрылись», бежали в Дерпт, другие — в Оденпе. Битва была так удачна,
что из новгородцев не погиб никто, а суздальцы потеряли лишь несколько воинов.
Сильно тогда русские разорили владения дерптского епископа и нивы опустошили.
Вскоре по возвращении из похода Ярослав в присутствии
Александра принимал немецких послов, которых принудил подписать мир «на всей
Правде своей». Условий договора мы не знаем, но Новгород и Псков продолжали собирать
дань в части Эстонии и Латвии — значит, можно было надеяться на более
длительный мир.
Западная граница — это не только христиане-немцы, это
еще и языческая Литва.
«И Двина болотом течет оным грозным полочаном под
кликом поганых» — так писал автор «Слова о полку Игореве».
«Поганые» — язычники — это литовцы. А еще недавно они
считались данниками Киевской Руси. Об этом сказано и в «Повести временных лет».
Да и в былине пелось, что сам Илья Муромец собирал с «хороброй Литвы» дани —
выходы для князя Владимира. А теперь из-за их набегов полноводная Западная
Двина, по которой издревле плыли к морю жители Полоцкой земли, стала для
русских непроходимой, словно болото.
Приходилось постоянно быть «доспешными» — в доспехах,
наготове против вторжений литовских дружин, всегда внезапных, смелых и
разорительных. Поле их набегов на «чертеже» — карте новгородско-псковских и
смоленских земель обозначалось по городам и укреплениям: Псков — Шелонь — Селигер
— Торжок — Торопец — Старая Руса, где стояла засада, охранявшая новгородские
владения от литовских добытчиков. Не зря этот город называли оплечьем (оплотом)
Новгорода.
Именно к Русе вскоре после окончания немецкого исхода
и прорвался, проникнув сквозь полоцкие земли, литовский отряд.
Литовцы неожиданно влетели на посад, прямо на торговую
площадь. Рушане — народ бывалый. Огнищане — горожане, гридьба — дворяне
княжеские и кто был из купцов и гостей смело выбили их из посада и настигли в
поле. Бой был невелик, и погибло всего четыре человека, считая вместе с попом
Петрилой, но язычники успели разграбить монастырь святого Спаса: содрали все украшения
со стен церкви, престола и икон; кроме того, убили четырех монахов. С добычей
литовцы ушли в сторону Клина.
Уменье перехватывать подобного рода набеги —
непременное качество уважающего себя новгородского князя. И, надо думать,
Александр учился здесь тактике отражения литовских набегов и был с Ярославом,
когда тот в судах-насадах и на конях с двором своим и новгородской ратью
пустился по реке Ловати наперерез литовцам. Правда, ладейщиков вскоре
отпустили: у них не хватило хлеба, но конникам удалось настичь литовцев в 120 километрах от
Старой Русы, у Дубровны; с боем отобрали у них 300 груженных добром коней. Литовцы
поспешно скрылись, побросав щиты и короткие копья-сулицы. В схватке погибло
десять русских воинов.
Ярослав Всеволодович пробыл в Новгороде до 1236 года,
пока не пришло время ехать в Киев. Уходя, он собрал вече. Торжественно
облобызав сына, вручил ему меч — символ наместника; так он «в Новегради посади
сына своего Олександра».
Шестнадцатилетний Александр стал князем-наместником
Новгорода. Кончилась тревожная юность под отцовским присмотром. Отец окоротал
руки новгородским и псковским боярам и провел семь походов в Прибалтику. Александр
пробыл с отцом в Новгороде с перерывами немало лет. Теперь он знал, кем правит.
Для Александра начиналась самостоятельная политическая жизнь.
|