|
Первые
«праздники»
В том, что фрески 4405 года погибли при перестройке
храма, в то время как его иконы могли сохраниться, противоречия не существует.
Древние иконы до сих пор находят в совсем поздних церковных постройках,
относящихся даже к XIX–XX столетиям, поскольку они переносились из старой
разрушаемой церкви в более новую, и за несколько столетий такие переносы могли
совершаться не один раз. Нередки случаи спасения старинных икон во время пожаров.
Храм сгорел, а в построенном на его месте здании сохраняются древние
произведения, обычно со следами ожогов на досках или на красочной поверхности.
Такой же могла быть и судьба благовещенского иконостаса. Однако первые его
исследователи или не обращали внимания, или старались как-то примирить свое
убеждение в том, что он написан в 1405 году и его авторами были Феофан, Прохор
и Андрей, со сведениями, относящимися к XVI веку, что этот иконостас… сгорел в
1547 году!
Трагедия великого московского пожара, случившегося в
тот год, встает со страниц тогдашних летописей со всеми своими подробностями.
Но для того чтобы были понятны некоторые из них, первоначально нужно будет
обратиться к одной более ранней летописной статье — 1508 года. Тогда великий
князь Василий Иванович «повелена своем дворе церковь… Благовещениа подписати
златом, такоже повеле иконы все церковный украсити и обложити сребром и златом
и бисером, деисус и праздники и пророки…». В драгоценном уборе золотых и
серебряных окладов оказались старинные к тому времени, более чем столетней давности,
иконы. Прошло еще почти сорок лет, и вот наступило страшное, надолго памятное
москвичам утро 21 июня 1547 года.
В жаркое сухое время поднялась буря, и загорелась по
неведомым причинам деревянная Москва. Сильный ветер перебросил пламя на царский
набережный дворец. «На царском дворе великого князя» загорелись «на палатах
кровли и избы деревянные». Огонь был столь силен, что занялось внутреннее
убранство каменных зданий — выгорел «двор» с царскою казною «и по многим церквам
каменным выгореша деисусы и образы и сосуды церковныа». «Чудовский монастырь
выгоре весь», об его иконах летописец не упоминает, но из рассказа ясно, что не
сохранилось ничего, даже в монастырских погребах сгорели монахи. Летописец,
судя по подробностям, находился тогда в Кремле. Он последовательно излагает
события того дня, случившиеся именно здесь, в «граде». Отмечает, например, что
из пылающего Вознесенского монастыря удалось спасти лишь одну икону Богоматери—
«токмо един образ Пречистые протопоп вынесе». В охваченном огнем Кремле уже не
было возможности что-либо спасать.
Что же было тогда с Благовещенским собором, ближе всех
расположенным к постройкам деревянного дворца? Сразу же загорелась,
свидетельствует летописец, «церковь на царском дворе Благовещение златоверха.
Деисус Андреева письма Рублева, златом обложен… по-горе…». Последние слова как
будто не оставляют никаких сомнений, но и в них для современного исследователя
много неясного.
Как понять эти слова? Имел ли в виду книжник XVI века
под словом «деисус» весь иконостас, созданный тремя мастерами, назвав его
рублевским, поскольку именно об этом мастере более всего помнили и знали в его
время? Вполне вероятно, поскольку деисусом называли не только собственно деисусный
чин, но и все вместе иконы, отделяющие алтарное пространство от места для
молящихся. Именно в таком значении употребляет летописец это слово — «выгореша
деисусы и образы…», подразумевая под последним образа, не входившие в
иконостас, а стоящие отдельно. Это обстоятельство не позволяет считать, что он
ведет речь о каком-то деисусе на одной доске «Андреева письма». Предположение,
что сгорел лишь деисусный чин, а праздничные иконы остались невредимыми, трудно
принять и по той причине, что летопись говорит: в Благовещенской церкви сгорели
и неиконостасные «образы, украшенные златом и бисером, многоценныа, греческого
письма, прародителей его от многих собранных и казна великого князя по-горе…».
Вчитываясь в эту горестную летописную повесть, где
записывавший по свежим следам событий книжник мало позволяет себе высказывать свои
чувства, но с протокольной точностью и большим знанием перечисляет все потери,
ясно начинаешь видеть: в Благовещенском соборе сгорело все. Невозможно
предполагать, чтобы в панике от возникшего разом пожара, в огне пылавших
обширных деревянных зданий дворца, не сумев спасти не только государственную
казну, но и сравнительно небольшие, многоценные письмом и убранством греческие
иконы, разобрали и вынесли укрепленные в тяблах иконы деисуса и
находившиеся более чем на четырехметровой высоте «праздники». Правда, некоторые
исследователи склонны понимать слово «погоре» в значении не «сгорел», а лишь
частично обгорел, был только опален огнем. Такое прочтение невозможно принять.
В этом же рассказе о пожаре 1547 года встречается выражение «погоре дотла».
Следовательно, уже и тогда слово «погореть» имело то же значение, что и в
современном нам русском языке. Интересно, что на досках большинства
благовещенских икон нет следов от ожогов. И грунт не имеет в себе тех
характерных вздутий, которые бывают на иконах, побывавших в пожаре.
|