|
Последние
годы
Работы на Маковце были окончены, Андрей с Даниилом
вернулись в Андроников монастырь. Разошлась по своим обителям и градам наскоро
набранная для срочных трудов дружина. Долго помнили троицкие монахи двух мастеров,
которые «духовно братство и любовь к себе велику стяжали». Так писал об Андрее
и Данииле по свежим следам событий и по воспоминаниям очевидцев где-то вскоре
после 1438 года писатель Пахомий Серб. Из краткого этого упоминания можно
уловить, чем привлекали к себе современников два старика художника. То было
редкое единство, в котором они «друг с другом зде пожиста».
Пахомий вскользь упоминает, что оба вскоре после
подписания Троицкого собора скончались, хотя точных дат не называет. Со
временем, значительно расширив сочинение, посвященное жизнеописанию Сергия и
его учеников, Пахомий засвидетельствует о возвращении художников в Андроников
монастырь, тамошних их работах, смерти. Эта более поздняя, называемая теперь в
науке пространной редакция жития Сергия — надежный и относительно подробный
источник, который позволяет проследить жизнь Рублева последних лет — от начала
1420-х годов и до смерти.
Краткая же, более древняя редакция из-за отсутствия
необходимых подробностей послужила даже основанием неверного предания о смерти
художников на Маковце. Уже в XVI веке один миниатюрист, рисовавший изображения
в рукописи, где были сведены воедино краткая и подробная редакции, запутался и
к соответствующему краткому тексту сделал миниатюру, изобразив смерть Андрея и
Даниила в Троицком монастыре. Это была явная ошибка. В другом месте той же
рукописи, иллюстрируя уже подробный текст и противореча сам себе, он поместил…
еще одно изображение смерти Рублева, на сей раз в Андроникове монастыре. Ошибка
породила не изжитую доныне путаницу, несмотря на явное и подробное
свидетельство самого Пахомия.
Окончание работ в Троицком соборе приходится на время
раньше 1426–1427 годов — даты смерти игумена Никона. Более точный срок
возвращения Андрея и Даниила к себе в Андроников установить затруднительно. Но
они вернулись, и Рублеву суждено было прожить здесь несколько лет и завершить
еще одну, на сей раз последнюю свою значительную работу.
Скорее всего монастырский Спасский собор ко времени их
возвращения от Троицы был еще деревянным. Правда, время его построения до сих
пор окончательно и твердо не установлено. Но не исключено, что художники принесли
с собой полученные ими за работу у Никона деньги и смогли без всяких княжеских
вкладов соорудить дорогостоящую каменную постройку — «создаста во обители
церковь камену зело красну (красиву)». Во всяком случае, при упоминании ее
создателей Пахомий называет по имени тогдашнего андрониковского игумена
Александра и самого Андрея.
Старый художник окружен в те годы особым почетом. К
тому времени он стал «соборным старцем» — одним из нискольких наиболее
уважаемых иноков, которые совместно с игуменом управляли обителью, составляли
при нем совет. Андрей опытен и мудр, его дар и великое мастерство художника
внушают тем большее почтение, что голову его украшают седины. Пахомий пишет о
старце «именем Андрее, всех превосходящем в премудрости… и седины честны имеющем…».
Началось строительство собора. Начинали солнечными
весенними днями, как только обсохнет обнажившаяся из-под снежных покровов
земля, зазеленеет на припеках трава, зацветут золотистым своим цветом первые
цветы мать-и-мачехи. Возили тесаные брусы белого камня подводами или по реке —
от Мячкова вверх по течению до устья Яузы. А там рукой подать, меньше версты до
монастырской пристаньки под крутым прибрежным холмом. Месили мастера-каменщики
крутой замес связующего, размерял зодчий, какой меры быть храму. Возводили под
церковь из крупных белокаменных обтесанных глыб высокую подошву. А летом с
каждым днем приметно: понемногу, но постоянно растет собор. Вот возвышается он
уже над малыми кельями, виден становится из-за деревянной монастырской ограды.
Возводили к местам будущих трех входов каменные
ступени с юга, запада и севера. С востока росли уже три полукруглых алтарных
выступа — средний, широкий да высокий, а боковые много поуже и пониже. И стены
с каждой из трех сторон имели тройственное деление. В средней части оставлялось
место для входа. Выкладывались высоко над входами по одному окну, в боковых же
узких и низких частях и окна устраивались много ниже. Вытесывали из белого
камня украшения входов в виде вставленных одна в другую килевидных арок. А
внутри поднимались вверх, росли в будущее подкупольное пространство четыре
стройных столпа. Сводили, где округло, а где килевидно перекрытия, подбирались
на растущих стенах к той суженной горловине, откуда выкладывали легкий верх —
барабан с проемами для окон, перекрытый, как шлемом, главой.
А когда сняли леса, искушенные и неискушенные в делах
художества диву дались. Вся церковь легко устремилась ввысь, к небу, как языки
ровного пламени, только ослепительно белого. И внутри гудящее, готовое принять
первое пение пространство, ровно освещенное светом из небольших, но точно распределенных
окон, также набирало высоту, поднималось к залитой солнцем вершине. Потом
покрывали снаружи главу и многоступенчатые своды лемехом — тонко тесанными
небольшими дощечками, густо прокрашенными темно-зеленой краской — ярью медяной.
Выкладывали ее так, что каждая досочка была частично перекрыта положенной
сверху, и все покрытие напоминало молодую еловую шишку. Белое это здание с
зелеными покрытиями было видно от самого города. Если смотреть от кремлевских
Фроловских ворот, то прямо на восток за поймой Москвы-реки, верстах в трех
отсюда, на крутояре левого берега Яузы высится, цветет оно, подсвечиваемое
золотым пламенем восходящего солнца.
Окончание работ и освящение храма в обычае было приурочить,
если не мешали какие-либо нежданные обстоятельства, ко дню храмового праздника.
Наверное, и здесь, в Андроникове, это торжество пришлось на 16 августа — день
Нерукотворного Спасова образа, которому посвящен был монастырь и его собор.
|