Повезло еще Ивашке, Дмитриеву младшему: помер он
скороспешно, в детском безвинном возрасте, мать над ним стонала, а не он над
нею сердчишко надрывал. Случилось это в осенины 1364 года, на исходе октября, а
спустя два месяца, 27 декабря, не стало и великой княгини Александры.
Нет горшего горя, чем увидеть родную мать бездыханной,
целовать ее в ледяные уста! Лучше самому прежде помереть, да подальше, на
чужбине, чтоб не узрела она и не прознала, но все бы верила: жива ее кровушка.
А мать свою схоронить — нет горшего горя, ибо в гроб полагается источник нашего
живота, родник жизни пригнетается могильным камнем.
Вот и нет уже семьи у отрока московского при самом
начале пути. Единокровная тетка Мария, вместе с мужем опальным, ростовским
Константином Васильевичем, в един почти час от той же лихой болезни помирает,
оставив сиротами двух сыновей, двоюродных братьев Дмитрия. Что ж, родичей-то у
него и теперь немало, если оглядеться да осчитать всех. Только вот самых
ближних — никого, кроме сестры Любови, но она далеко, в Литве.
Смерть иногда казалась всесильной. Но, отнимая живых
от живых, она невольно сплачивала тесней круг оставшихся. И вот с годами стало
приносить свои благие плоды раннее сиротство того же Дмитрия, того же братана
его Владимира, десятков, даже множества сотен подростков его поколения. Неутоленная
жажда кровного родства, тоска по семье изливались в страстное желание обрести
новые узы, выйти на простор какого-то неизведанного еще понимания родства — не
по плоти, но по духу. Тысячи русских семей гибли вокруг насильственным образом
— не от огня и меча, так от моровых смерчей, и человеческая душа, не в силах
более смиряться с таким уроном, чуяла в себе потребность уродняться с первым
встречным, незнакомцем, таким же сиротой. Неизвестно, когда оно сложилось,
может, и позднее, но есть предание, и по сей день оно живо, будто именно при
Дмитрии — чуть ли не он сам поощрил и узаконил — впервые подросток, встречая
незнакомых мужчину или женщину в возрасте, начал обращаться к ним как к «дяде»
или «тете». И это очень-очень похоже. Ближний, друг, брат, сестра, отец, мать —
слова полнились новым значением, волнующе широким, но и обязывающим.
Так начиналось, так будет. Но пока еще у нас на череду
— повесть о раздорах, о позорном злопыхательстве брата на брата.
Пора сказать и о младшем из Константиновичей, князе
Борисе. Впервые внимание русских летописцев он обратил на себя в 1365 году.
Незадолго до этого принял монашество и преставился в годину мора Андрей
Константинович Нижегородский. Дмитрий-Фома, которому по милости Москвы к тому
времени вновь разрешено было княжить в Суздале, со всей семьей засобирался было
в Нижний — занимать переходящий под его руку родительский стол. Повел он с
собой и суздальского епископа Алексея. Но Борис, сидевший на своем уделе в
Городце, всего в сорока верстах от Нижнего вверх по течению Волги, считал, что
Нижний и Городец — одна земля и править ею должен один хозяин. И, конечно, он
быстрее поспел к опустевшему столу. Уговоры и устыжения прибывшего Дмитрия
нисколько не подействовали на князя-Бориса. Он уже окопался в Нижнем, в
буквальном смысле слова окопал крепость новым рвом и приказал возить камень для
крепостных стен. Этот младший Константинович в отличие от старшего
брата-миротворца и среднего, весьма теперь поколебленного в своем самомнении,
оказался нрава открыто разбойного, с особо чутким нюхом на то, что плохо лежит.
К тому же как раз намедни ему доставили из Сарая ярлык на нижегородские
владения, с завидной расторопностью выхлопотанный у какого-то самоновейшего,
только что проклюнувшегося хана, не то Азиза, не то Осиса.
Правда, хан этот, как вскоре выяснилось, Дмитрия-Фому
тоже не оставил в обиде, а еще щедрей отличил, вручив ему ярлык... на все то же
великое княжение Владимирское.
Нет, на сей раз Дмитрий Константинович не очень-то
возрадовался. Кажется, довольно сраму на его сорокалетнюю голову: дважды
лишившись великого престола, он не имел более отваги рисковать, понимая, что на
Руси ныне его и подавно никто не поддержит, а ханская поддержка стала вовсе не
в цене.
И тут, не без труда преодолев смущение и понятную
неловкость, он обратился за помощью к Москве: передал с гонцом, что от ханской
милости отказывается в пользу Дмитрия Ивановича, но просит рассудить его с
младшим братом, бессовестно захватившим Нижний.
Благоразумие недавнего противника произвело на
московского князя, на людей его совета должное впечатление: всегда любо зреть,
что еще одна душа обернулась на доброе. Постановлено было уважить его просьбу о
помощи. Митрополит Алексей снаряжает в Нижний Новгород посольство — двух сановитых
церковных иерархов — архимандрита Павла и игумена Герасима. Им поручено
воздействовать на князя-Бориса пастырским словом, а буде заупрямится,
прибегнуть к власти суздальского епископа, пребывающего в Нижнем.
То ли этот епископ состоял в сговоре с Борисом, то ли
тот был уже несколько невменяем, но угроза митрополичьего осуждения не
подействовала.
Тогда Москва отправляет в Нижний Новгород еще одного
своего посла, Сергия, игумена малочисленной Троицкой обители, расположенной в
лесу, в нескольких верстах от волостного Радонежа и примерно на полпути между
столицей княжества и Переславлем. Выбор правительства не случаен. Дело не
только в том, что Сергий личный друг митрополита. Известность его несколько
иного рода. Она не ограничивается каким-то избранным кругом лиц. Она никогда и
никем не распространялась намеренно. Наоборот, сам Сергий вот уже несколько
десятков лет все, казалось бы, делает для того, чтобы жить как можно
незаметней, подальше от людских перепутий. Но молва не досужая, суетливая, а
отцеженная сквозь мелкое ситечко народной тугодумной приглядки — такая молва о
нем разбрелась уже в пол-Руси.
Сейчас, оставив за спиной монастырскую тропу, Сергий и
сам шел по Владимирской дороге, как обычно, пешком, легкой своею стопой, так
что в день без труда одолевал верст до полусотни, — с чрезвычайным наказом Москвы.
Его выходили встречать, сопровождали от села к селу, приноравливаясь к
стремительному шагу скорохода; ему жаловались, его засыпали вопросами, ему
наказывали молиться — за упокой усопших, о здравии живых...
|