Байке
про то, что царь Тохтамыш столько времени воевал сам не зная с кем, может
поверить только весьма безграмотный и далекий от политики люмпен. Понятно, что
среди оборонявших Москву таковые составляли большинство. Понятно, что они
вполне могли проглотить наживку, но не князь Остей! Не бояре! Не церковные
иерархи! Почему они, с тупоумием безграмотного алкоголика, с простодушием
сердобольной домохозяйки открыли Тохтамышу ворота? Почему, три дня сражаясь и
успешно отбивая противника, они вдруг сдаются и выходят встречать Тохтамыша
крестным ходом?
«Такоже
и князи Нижнего Новаграда говорили: «Имейте веру нам, мы ваши князи
христианские, вам на том правду (клятву. – Прим. авт .) даем».
Вот
и ответ, который дает на этот вопрос летописец. Сии умудренные жизнью мужи поверили
слову…
Подождите,
может, это мы, современные люди, чего‑то не понимаем и, наученные горьким
опытом нашей теперешней жизни, ничему не верим. Может, тогда все
действительно слово держали, и фразы «вам на том правду даем» было вполне
достаточно, чтобы добровольно впустить вражескую армию в почти неприступный
город?.. Летописи свидетельствуют, что и в те времена одно только княжеское слово
не было гарантом безопасности доверившимся.
«Народы
же гражданские веруя словесам их, подумали и прельстились, ослепила их злоба
татарская и омрачила их прелесть бесерменская… И отворили врата градные, и
вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены
и попы с крестами, а после них бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные
люди».
Однако
они поверили. Безоговорочно. Никак не подстраховываясь. Раскрыли ворота и вышли
навстречу татарам. Вышли все, кто в состоянии был организовать какое‑либо
сопротивление в городе, если вдруг (конечно невероятно, но вдруг) царь Тохтамыш
не сдержит слова, данного двумя русскими князьями. А с чего бы вдруг царю
держать данное кем‑то другим от его имени слово?
«И
в тот час начали татары рубить их по ряду внезапно. Прежде всех убит был князь
Остей пред градом, и потом начали рубить попов и игуменов, хотя те были в ризах
и с крестами, и черных людей. И то было видно, как святые иконы повержены и на
земле лежат, и кресты честные без чести не берегомы, ногами топче‑мы, обобраны
и ободраны».
Понятно,
что первый удар был направлен на то, чтобы обезглавить оборону Москвы. Убит
Остей, а потом, видимо, «по ряду», «бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные
люди» – по степени социальной значимости и реальной способности оказать
сопротивление. Но зачем татарам убивать попов, игуменов и прочих церковников?
Разве не выгоднее взять их в плен, а уж потом отпустить за выкуп или увести в
полон и продать на невольничьем рынке? Неужели безоружные попы, размахивая своими
крестами и иконами, оказывали столь сильное сопротивление, что татары вынуждены
были их всех перебить?
С
точки зрения мусульманина (каковыми на то время были большинство людей
Тохтамыша), убийство христианского священника – не столь уж безобидный поступок.
Если христиане считали мусульман «пагаными» (т. е. язычниками, не
признающими единого бога), то мусульмане считали христиан «неверными»
(т. е. молящимися правильному богу, но неверным способом). Так что
православные священнослужители даже среди мусульман пользовались уважением.
Мало того, среди осаждавших Москву были и русские воины из Суздальско‑Нижегородского
княжества. Уж у них‑то необоснованное избиение православных священников должно
было вызвать возмущение, однако не вызвало!
«Татары
же пошли в град, продолжая рубить людей, а иные по лестницам на град взошли,
никто же не сопротивлялся им с заборол, не было забральников на стенах, и не
было избавителей, не было спасающих. И была внутри града сеча велика, а снаружи
также. До тех пор рубили, пока руки их и плечи их не обессилили, и сила их
изнемогла, сабли их уже не рубили – острия их притупились».
Взяли
Москву «месяца августа 26… в 7 час дня в четверг по об еде».
Получается,
что после избиения Остея и бояр никто из москвичей оказать сопротивления не
сумел. Часть татар ворвались в ворота, а другие спокойно взобрались на стены,
которые никто уже не защищал.
Далее
в повести идет рассказ о разграблении Москвы, пожаре и причитания автора по
поводу каждого убитого священника… Еще раз спросим себя, зачем священников‑то
было убивать? Ведь, помнится, именно православная церковь всего за два года до
того благословила русскую армию на войну против Тохтамышева противника – Мамая.
Царь должен был быть благодарен, да он и проявлял свою благодарность, но в
других местах. С теми же священниками, что оказались сейчас в Москве, его люди
жестоко расправились. Вряд ли кто решился бы на такое без попустительства, а то
и прямого приказания Тохтамыша.
«Князь
же великий с княгинею и с детьми пребывал на Костроме, а брат его Владимир на
Волоке, а мать Владимирова и княгиня в Торжке, а Герасим владыка коломенский в
Новгороде».
Откуда
они и наблюдали, не предпринимая, судя по летописи, никаких активных действий,
за тем, как Тохтамыш разоряет Москву.
«Затем
царь распустил силу татарскую по земле Русской воевать княжение великое, одни,
шедшие к Владимиру, многих людей посекли и в полон увели, а иные полки ходили к
Звенигороду и к Юрьеву, а иные к Волоку и к Можайску, а другие – к Дмитрову, а
иную рать послал на град Переяславль. И они его взяли и огнем пожгли и
переяславцы выбежали из града, град покинув и на озере скрылись в судах…».
Заметьте,
что взят и сожжен только один Переяславль, причем посланная на него рать
упоминается отдельно. За что такая честь? Да очень просто: Переяславль – это
владение, данное за службу московским князем Дмитрию Ольгердовичу, отцу Остея.
Отец мог (а может и собирался) отомстить за сына. Выходит, это единственное
место, откуда Тохтамыш опасался нападения и куда нанес свой превентивный удар.
«Князь
же Владимир Андреевич стоял ополчившись близ Волока, собрав силу около себе. И
некоторые от татар не ведающие его, ни знающе наехали на него. Он же в Боге
укрепился и ударил на них, и так милостью Божьей одних убил, а иных живых
поймал, а иные побежали, и прибежав к царю, поведали ему бывшее. Он же с того
попудися и оттоле начал помалу поступать от града. Идя же от Москвы, он
приступил ратью к Коломне, и так идя, взял град Коломну и отошел. Царь же
переправился за реку за Оку и всю землю Рязанскую огнем пожег, и людей посек, а
иные разбежались, и множество бесчисленное повел в Орду полон а».
Интересно,
что Владимир Хоробрый, собрав всю военную силу около себя, не мешал татарам
штурмовать и грабить Москву. Еще один интересный момент: татары «не знающе
наехали на него». То есть если б они знали, что это именно он стоит с ратной
силой, то не стали бы «наезжать»?
И
после этого случая (т. е. после разгрома небольшого отряда татарских
мародеров) царь начинает «помалу отступать от града». Ни о каком паническом
бегстве речи нет. Идет планомерное отступление. То есть Тохтамыш уходит из
Московского княжества ни разу не проиграв, даже не дав генерального сражения,
после первой же случайной стычки с людьми Владимира Андреевича. Очень странное
поведение для того, кто «пошел изгоном на великого князя Дмитрия Ивановича и на
всю Русь». Такое поведение можно объяснить тем, что Тохтамыш выполнил некую
задачу, ради которой и отправлялся в поход, либо тем, что он убедился в
невозможности выполнения этой задачи.
Ну
а то, что татары, отступая, пограбили Рязанскую землю, вполне в порядке вещей.
Слабого обидеть может любой. Тем более что у Тохтамыша был на князя рязанского
зуб – Олег, когда шла борьба за золотоордынский престол, поддерживал Мамая, а
точнее, недостаточно активно поддерживал Дмитрия и Тохтамыша.
«Князь
же Олег Рязанский то увидав, убежал. Царь же к Орде идя от Рязани, отпустил
посла своего, шурина Шихмата, к князю Дмитрию Суздальскому вместе с его сыном,
с князем Семеном, а другого сына его, князя Василия, взял с собою в Орду».
Налицо
стандартный обмен заложниками. Таковой происходит обычно между сторонами,
давшими друг другу некие взаимные обязательства, как гарантия того, что
обязательства эти будут выполнены. Обмен заложниками – явление обычное и часто
применявшееся в древности. Заложники совершенно не обязательно должны томиться
в тюрьме. Обычно самые высокопоставленные из них живут при дворе государя,
приобщаясь к иностранной жизни, порой самостоятельно интригуя. Им возбраняется
только бежать на родину. Так что все это говорит о том, что между Тохтамышем и
Дмитрием Константиновичем Нижегородским установились взаимоотношения, которые
были настолько серьезны, что требовали взаимных обязательств.
«После
того, как татары отошли не по многим дням благоверный князь Дмитрий и Владимир,
каждый со своими боярами старейшими, въехали в свою отчину, в град Москву…
И
повел тела мертвых хоронить, и давал от 40 мертвецов по полтине, а от 80 по
рублю. И всего дано было на погребение мертвых 300 рублей».
Выходит,
за счет князя было похоронено 24 000 человек. Так сколько же было у
Тохтамыша воинов, что «сила их изнемогла, сабли их не имут – острия их
притупились» при посечении 24 тысяч жителей? Либо здесь явное преувеличение,
либо татар было очень мало. Ведь чтобы утомиться при резне, каждый должен был
убить хотя бы несколько москвичей. А москвичи гибли, как указано в летописи,
еще и от огня, и от воды. Получается, что армия Тохтамыша была численностью
никак не более десяти тысяч. А вернее всего, она не превышала двух‑трех тысяч
отборных всадников.
«По
прошествии нескольких дней князь Дмитрий послал свою рать на князя Олега
Рязанского. Олег же со своей дружиной едва убежал, а землю Рязанскую до всю
захватили и пусту сотворили – пуще ему было, чем от татарских ратей», –
злорадно пишет московский летописец.
Тут
мы наблюдаем интереснейшую картину. Тохтамыш и Дмитрий Иванович поступают с
Рязанью как близнецы‑братья. Ну а то, что Дмитрий прочистил рязанские закрома
еще тщательней, чем Тохтамыш, – неудивительно. У него было просто больше
времени и возможностей для методичного разрушения основ экономики противника и
для вывоза награбленных ценностей.
«По
делам их узнаете их» – не так ли? По делам получается, что Тохтамыш на
протяжении всего своего похода действовал в интересах Дмитрия Ивановича.
И разгром восставшей против Дмитрия Москвы, и разорение княжества Рязанского
можно рассматривать как ответный шаг Тохтамыша, благодарного Дмитрию за те
жертвы, которые понесло Московское княжество на Куликовом поле.
И
новый царь Золотой Орды, царство которого заработано в том числе и легшими
костьми у Непрядвы полками Дмитрия, таким образом просто поддержал
пошатнувшуюся власть своего верного и очень ценного вассала. И одновременно
сохранил власть Орды над Москвой. А ведь власть эта могла бы уйти из Тохтамы‑шевых
рук, если бы пролитовский переворот в Московском княжестве удался!
«Той
же осенью приехал посол на Москву к князю Дмитрию от Тахтамыша, именем Карач,
яже о мире».
То
есть послы с предложением о мире приехали на неостыв‑шее еще пепелище. И
добились его. И, как известно из истории, получили от Москвы немалую дань.
Могло ли быть так, чтобы Дмитрий платил дань царю, сумевшему взять его столицу,
обороняемую плохо организованной толпой, только обманом? Царю, захватившему
кроме Москвы лишь три городка (Серпухов, Пе‑реяславль‑Залесский, Коломна),
испугавшемуся одного вида случайно встреченного его мародерами отряда Владимира
Андреевича и бежавшего, не дав ни одного крупного боя, не потерпев ни одного
поражения? Летопись пытается нас убедить, что Дмитрий из страха перед новым
нашествием платил дань именно такому – царю Тохтамышу. Это очень
трусливый и бестолковый Дмитрий, в окружении которого нет ни одного
здравомыслящего человека. Да и Тохтамыш не лучше. Оба они представлены
персонами, которые совершенно не в состоянии управлять государством. Однако это
противоречит фактам. Скорее, можно предположить, что в ходе событий,
описываемых в летописи, происходило нечто, очень неприятное летописцу, такое, о
чем хотелось умолчать. Именно поэтому реальная мотивация и реальные взаимоотношения
между участниками коллизии были сознательно искажены летописцем. Но исказить факты,
известные огромному количеству очевидцев, он не мог. Летопись писалась
буквально по горячим следам. Пепел Москвы еще не остыл. Можно было лишь скрыть
мало кому известные закулисные переговоры и интриги.
Попробуем
представить себе, как все было на самом деле.
|