|
Вскоре
тверичи обрели нового владыку. «В лето 6789 (1289) княгини Оксинья Ярославля с
сыном Михаилом здумаша и выведоша игумена Андрея от святыя Богородица из общего
манастыря, и послаша к Максиму митрополиту в Киев, и поставлен бысть епископ
Тферскыи святому Спасу; сий Андрей бяше родом Литвин, сын Ерденев, Литовскаго
князя» (25, 82).
Епископ
Андрей довел до конца дело своего предшественника. 8 ноября 1290 года главный
храм Твери был торжественно освящен. В этот день церковь праздновала Собор
Михаила Архангела. Иначе говоря, сам тверской князь Михайл Ярославич отмечал в
этот день свои именины. На языке церковных символов, который в ту пору был
понятен каждому, выбор этой даты означал духовную близость епископа и князя,
признание заслуг князя в строительстве епископского кафедрального собора.
Через
два года после завершения Спасского собора живописцы покрыли его стены и своды
прекрасными росписями.
Строительство
Спасо‑Преображенского собора в Твери, несомненно, привлекло внимание всей
Северо‑Восточной Руси. Оно знаменовало начало возрождения страны после первого,
самого тяжелого периода чужеземного господства. К сожалению, практически ничего
не известно об архитектурных формах этого храма (118, 71). Он был разобран в
конце XVII века, а построенный на его месте новый собор подвергся полному
разрушению в 1935 году. Изображение первого Спасского собора на одной древней
тверской иконе весьма условно (72,189). Новые данные могут принести лишь
будущие археологические исследования фундаментов и таящихся в земле фрагментов
тверской святыни.
Однако
о многом говорит и само посвящение нового тверского собора. Он был одноименен
Спасскому собору в Переяславле‑Залесском, и это обстоятельство, конечно, не
случайно. Прежний тверской собор был посвящен Косьме и Дамиану. Новое
посвящение отразило борьбу за владимиро‑суздальское наследие. Особо отразилась
в нем переяславская тема. Именно переяславские князья были после 1238 года
главными претендентами и основными обладателями великого княжения
Владимирского. Возводя у себя собор, одноименный переяславскому, тверские
правители заявляли о своем новом политическом значении.
Переяславская
параллель имела и еще один, весьма существенный аспект. Именно из переяславской
земли, которая подверглась в 1281 – 1282 годах страшному разгрому от «поганых
татар», шел в Тверь основной поток переселенцев. Переход от одного Спаса к
другому был наиболее естественным и облегчал беглецам из переяславской земли
выбор будущего места жительства.
Вероятно,
тверской собор строили пришлые мастера. В Галицко‑Волынской земле и после
татарского нашествия продолжалось интенсивное каменное строительство, имелись
первоклассные зодчие, работавшие по заказу Даниила и Василька Романовичей. На
Северо‑Востоке Руси почти полное отсутствие практики каменного зодчества в
первые полстолетия после Батыевщины привело к исчезновению традиции,
передававшейся в те времена только «из рук в руки», на живом деле. За период с
1237 по 1285 год летописи сообщают лишь о нескольких случаях ремонтно‑восстановительных
работ в каменных храмах Владимиро‑Суздальской Руси. Это ремонт церкви Бориса и
Глеба в Кидекше в 1239 году, двукратное обновление придворной княжеской церкви
Бориса и Глеба в Ростове (в 1253 и 1287 годах), замена кровли и пола в ростовском
Успенском соборе в 1280 году, замена кровли в Успенском соборе во Владимире в
1280 году. На этих незначительных работах, связанных главным образом с
ростовской епископской кафедрой, невозможно было сохранить прочный навык
сложного искусства каменного строительства.
Культурные
связи Галицко‑Волынской и Владимиро‑Суздальской земель во второй половине XIII
века сохранялись главным образом благодаря династическим бракам. В 1250 году
великий князь Владимирский Андрей Ярославич, брат Ярослава Ярославича
Тверского, женился на дочери Даниила Галицкого.
В
1282 году дочь уже умершего к этому времени князя Ярослава Ярославича Тверского
вышла замуж за внука Даниила Галицкого князя Юрия Львовича (25, 78). За этим
браком, инициатором которого, по всей вероятности, был отец жениха князь Лев
Данилович, старший сын умершего в 1264 году Даниила Галицкого, стояли сложные
политические расчеты. Галицкий князь несомненно рассчитывал на совместные с
Тверью действия против общего опасного соседа – Литвы. Тверичи, в свою очередь,
надеялись через своего нового родственника укрепить собственные позиции при
дворе хана Ногая, с которым Юрий был весьма близок.
Важную
роль в подготовке этого брака сыграла и мать невесты тверская княгиня‑вдова
Ксения (Оксинья) Юрьевна. Дочь новгородского боярина Юрия Михайловича, она в
1264 году вышла замуж за князя Ярослава Ярославича Тверского. Это был второй
брак великого князя, которому было тогда около 40 лет. От первого брака он имел
сыновей Святослава и Михаила. Их мать, неизвестная по имени, погибла во время
страшной Неврюевой рати 1253 года, а сами они попали в плен к «поганым», но
вскоре вернулись на Русь.
Через
семь лет после женитьбы на Ксении Ярослав Ярославич умер. Как и его отец
Ярослав Всеволодович, Ярослав встретил смерть где‑то в степях, на обратном пути
из Орды. Быть может, в свои последние часы он вспомнил не только отца, но и брата
Александра, который тоже скончался по дороге из Орды на Русь. Впрочем, мало кто
из князей этого страшного времени умирал в своей постели...
Тело
Ярослава привезли в Тверь и похоронили в деревянной церкви Косьмы и Дамиана,
которая служила городским собором. Немного времени спустя после кончины мужа
княгиня Ксения родила сына, названного Михаилом.
Молодая
княгиня осталась одна в чужой для нее Твери, с младенцем‑сыном на руках,
окруженная ненавистью родственников первой жены. Вероятно, и новый тверской князь
Святослав, сын Ярослава от первого брака, не питал к мачехе и ее сыну особого
расположения. Для Ксении настали трудные времена. Но сильный новгородский
характер превозмог все беды. И постепенно судьба ее переменилась. Бог прибрал
старших сыновей Ярослава. Где‑то между 1282 и 1285 годами умер Святослав, не
оставив потомства. Его брат Михаил (старший) умер, кажется, еще раньше.
Летопись упоминает о нем только при рассказе о походе русских князей на немцев
в 1268 году. Возможно, это просто ошибка летописца, внесшего в рассказ еще не
рожденного на свет Михаила, сына Ксении.
После
смерти Святослава отрок Михаил стал номинальным правителем Твери. А за спиной
его стояла мать – умудренная жизнью, закаленная невзгодами и, может быть,
ожесточившаяся от долгих унижений. О кончине Ксении в 1312 году летопись
сообщает как о важном событии (25, 87).
Постройка
Спасо‑Преображенского собора способствовала подъему тверской культуры. Здесь,
при дворе владыки, началось местное летописание, которое позднее переросло в
великокняжеское и общерусское.
Собор
Спаса Преображения стал главным, но далеко не единственным источником
христианского благочестия в Твери. В городе было необычайно много монастырей.
Помимо Отроча монастыря на левом берегу Волги, в XIV – XV веках существовали восемь
обителей на правом берегу. Это Афанасьевский, Федоровский, Марфинский, Спасо‑Высоцкий,
Михайловский, Иоанно‑Богословский, Афанасьевский Покровский и Григорьевский
монастыри (72,189). Трудно указать точное время их возникновения. Однако можно
думать, что не менее половины из них существовали уже в начале XIV века. На это
указывают посвящения их соборов. Со времен крещения Руси князья строили храмы в
честь своих патро‑нальных святых. Иногда такие храмы возводились подданными,
желавшими выразить, свою признательность правителю. Афанасьевский монастырь
своим весьма редким названием указывает на первого тверского князя Ярослава
Ярославича. Как и все князья того времени, он имел два имени: славянское –
Ярослав и греческое – Афанасий. Михайловский монастырь своим посвящением
Михаилу Архангелу, вероятно, был обязан князю Михаилу Ярославичу или же его
матери, увековечившей таким образом память о рождении сына.
В
тверских монастырях конца XIII века существовал не только далекий от аскетизма
особножительный устав, при котором каждый инок устраивался в обители в
соответствии со своими материальными возможностями, но и более строгая,
возвышенная форма монашеского устроения – так называемое «общее житие»,
предусматривавшее для всех иноков общую трапезу, одинаковую одежду, отсутствие
частной собственности и строгое послушание игумену. Именно таким,
общежительным, был монастырь святой Богородицы на реке Шоше, из которого
происходил епископ Андрей. Летописец не случайно отметил этот факт. Он
свидетельствовал о подлинно подвижнической жизни будущего владыки.
Зародившись
в XI веке в Киево‑Печерском монастыре, общее житие в силу его трудности и
строгости не получило широкого распространения на Руси в XII – XIII веках. В
Новгороде, насколько известно, оно поддерживалось только в одной обители –
Антониевом монастыре. Если принять предположение о том, что в Твери
общежительным был Афанасьевский Покровский монастырь, то создателями этой
древней традиции можно считать князя Ярослава‑Афанасия и епископа Андрея. Для
русских людей того времени общежительный устав был связан с именем
основоположника русского монашества преподобного Феодосия Печерского. Возрождая
эту традицию в Твери, ее правители тем самым не только возвышали престиж города
как религиозного центра, но и указывали на его связь с духовным наследием
Киевской Руси.
Вполне
понятно, что благочестие тверских правителей, выразившееся в постройке ими
храмов и монастырей, привлекло к ним благосклонное внимание митрополита
Максима. Перебравшись на Северо‑Восток Руси, он стал их другом и доброхотом.
Вероятно, по совету митрополита князь Михаил Ярославич заказал для себя копию
перевода знаменитого византийского исторического сочинения «Хроника Георгия
Амартола», где излагалась всемирная история от «сотворения мира» до событий в
Византии в X веке. Одни исследователи считают, что «Хроника» была переписана в
промежутке между 1294 и 1312 годами, другие – около 1294 года, третьи – вскоре
после кончины Михаила Тверского в 1318 году.
В
рукописи «Хроники» имеется загадочная миниатюра, изображающая мужчину и
женщину, предстоящих Иисусу Христу. Вероятно, это портретное изображение
тверского князя Михаила и его матери княгини Ксении.
В
Твери в конце XIII – начале XIV века возрождалось не только каменное зодчество
и христианское благочестие, но и чувство национального достоинства.
Мужественное сопротивление тверичей во главе с князем Михаилом Дюденевой рати
1293 года создало вокруг этого города ореол восхищения. Вероятно, стойкость
тверичей во многом была обусловлена тем, что они надеялись на помощь хана
Ногая, с которым был близок князь Михаил. Татары, приведенные Дюденем, были
посланы соперником Ногая ханом Тохтой. И все же русские люди, не вникавшие в
тонкости отношений в степях, усвоили одно: Тверь может постоять за себя даже
против «поганых».
В
1300 году многолетняя борьба между Ногаем и Тохтой, подрывавшая силы Орды и
отвлекавшая ее внимание от «русского улуса», завершилась решающей битвой, в
которой войско Ногая было разбито, а сам он убит. Сразивший его воин, русский
по происхождению, был казнен по приказу хана Тохты за то, что осмелился поднять
руку на столь знатного татарина. Ставившие на Ногая русские князья, первым
среди которых был Михаил Тверской, оказались в проигрыше. Однако Орда еще
несколько лет не имела сил для карательных походов на Русь, да и не считала это
необходимым. Сторонники Ногая быстро перестроились и теперь готовы были платить
дань Тохте. Большего от них и не требовалось. Орда почла за лучшее не
вмешиваться во внутренние дела Руси, предоставив князьям самим решать свои споры.
Эта
временная безучастность Орды по отношению к своему «русскому улусу» и была
причиной столь явного непослушания московских и тверских правителей великому
князю Андрею Александровичу, разбойничьих налетов москвичей на Коломну и
Можайск.
Поссорившись
со своими московскими союзниками из‑за их притязаний на Переяславль‑Залесский,
Михаил Тверской с лета 1302 года начинает сближаться с великим князем Андреем
Александровичем. Возможно, спор о Переяславле был только поводом, а суть дела
состояла в том, что Михаил Тверской надеялся на то, что великий князь окажет
ему поддержку при дворе хана Тохты, с которым он был в давней близости. Андрей
Городецкий пошел навстречу Михаилу. После его кончины владимирские бояре,
выполняя волю покойного, отправились к Михаилу, признав его тем самым своим
новым великим князем. Но это был только первый успех. Главное решение должно
было быть принято в Орде. Туда и устремились осенью 1304 года оба соперника –
Михаил Тверской и Юрий Московский.
В
условиях ослабления ордынского контроля за внутренними делами Северо‑Восточной
Руси (быть может, умышленного и провокационного) оба соперника действовали на
свой страх и риск. Михаил, упреждая решение Орды, уже распоряжался как великий
князь Владимирский, Возможно, еще при жизни Андрея Александровича Михаил
получил от хана какие‑то посулы относительно своего будущего признания
наследником великокняжеского престола.
Но
и Юрий Московский не сидел сложа руки. Согласившись на сохранение за ним
Переяславля‑Залесского (хотя бы и как временного владения), хан Тохта тем самым
подал и ему большие надежды на успех в будущей тяжбе о великом княжении. Верная
своим привычкам ордынская знать занималась вымогательством, одновременно
разжигая соперничество между сильнейшими русскими князьями.
Митрополит
Максим, заботясь о мире на Руси (а может быть, и оберегая интересы Михаила),
попытался убедить Юрия не искать великого княжения и не ездить с этой целью в
Орду. Он «со многою молбою браняше ему ити в Орду» и обещал от своего имени, а
также от имени матери Михаила, княгини Ксении, что тверской князь, получив
великое княжение, даст Юрия «изо отчины вашеа» (то есть из былых владений
Александра Невского) все, что тот захочет (110,103).
Что
конкретно могли предложить тверичи Юрию в качестве «отступного» – легко догадаться.
Речь могла идти либо о том же Переяславле, либо о Нижнем Новгороде и Городце на
Волге, уделе Андрея Александровича.
|