Пятница, 27.08.2021, 06:48
История Московского княжества
в лицах и биографиях
Меню сайта

Каталог статей

Главная » Статьи » Иван Калита

Предисловие
 Предисловие

            Автор: Николай Сергеевич Борисов
Со школьной скамьи знакомо нам это имя – Иван Калита. Но что можно сказать о человеке, носившем это имя и это прозвище? Первый московский правитель... Князь‑скопидом, прозванный за прижимистость «денежным мешком»... Хитроумный и беспринципный лицемер, сумевший войти в доверие к хану Золотой Орды и наводивший во имя своих личных интересов татар на русские города... Вот, кажется, и все.
Таков привычный образ Ивана Калиты. Но этот образ – не более чем миф, созданный на потребу простодушной любознательности. В источниках мы не найдем его безусловного подтверждения. Однако не найдем и полного его отрицания. Как это часто бывает, краткие исторические документы оставляют возможность для самых различных толкований. В таких случаях многое зависит от историка, от того, что он хочет увидеть, вглядываясь в туманное зеркало минувшего.
Как возникают исторические мифы? Иногда их создают «по заказу», с откровенно политическими целями. Диапазон таких политизированных мифов очень широк: от убогих изделий идеологического ширпотреба – до шедевров, созданных мастерами, искренне верившими в свое творение.
Но есть и другой путь создания мифов. С их помощью люди еще в глубокой древности начали объяснять мир. По мере развития науки мифы отступали, умирали, превращались в занятное чтение. Поэты использовали героев мифов как символы определенных чувств и качеств. И все же мифы как средство познания практически бессмертны. Перед человеком всегда будет лежать обширная область непознанного. Ее и заселяют неистребимые мифы. Приспосабливаясь к духу времени, они иногда облачаются в академические мантии. Но суть их все та же, что и в глубокой древности. Миф – это заплатка, прикрывающая прореху в наших познаниях.
Итак, миф всегда есть ответ на неразрешимую загадку. В основе мифа об Иване Калите также лежит тайна. Имя ей – Москва. Мы никогда не знали и, вероятно, никогда уже не узнаем, почему именно этому маленькому окраинному городу Владимиро‑Суздальской земли довелось стать столицей Российского государства.
Первый русский историк Н. М. Карамзин высказался на сей счет вполне откровенно: «Сделалось чудо. Городок, едва известный до XIV века, возвысил главу и спас отечество» (80, 20) [Первая цифра в скобках означает номер издания в списке источников и литературы, помешенном в конце книги. Вторая цифра – номер страницы]. Древний летописец на этом и остановился бы, склоняя голову перед непостижимостью Божьего Промысла. Но Карамзин был человеком нового времени. Чудо как таковое его уже не устраивало. Он хотел найти ему рациональное объяснение. И потому он первым начал творить ученый миф о Калите.
Начитанный в источниках, Карамзин прежде всего определил князя Ивана теми словами, которые нашел для него один древнерусский автор – «Собиратель земли Русской». Однако этого было явно недостаточно для объяснения. Почему именно князь Иван стал этим «Собирателем»? В конце концов все русские князья того времени как могли собирали землю и власть, иначе говоря – гребли под себя...
Тогда Карамзин предложил дополнительные пояснения. Оказывается, Калита был «хитрый». Этой хитростью он «снискал особенную милость Узбека и, вместе с нею, достоинство великого князя». С помощью той же «хитрости» Иван «усыпил ласками» бдительность хана и убедил его, во‑первых, не посылать более на Русь своих баскаков, но передать сбор дани русским князьям, а во‑вторых – закрыть глаза на присоединение многих новых территорий к области великого княжения Владимирского.
Следуя заветам Калиты, его потомки постепенно «собрали Русь». В итоге могущество Москвы, позволившее ей в конце XV века обрести независимость от татар, есть «сила, воспитанная хитростью» (80, 21).
Другой классик отечественной историографии, С. М. Соловьев, в противоположность Карамзину был очень сдержан в характеристиках исторических деятелей вообще и Ивана Калиты в частности. Он лишь повторил найденное Карамзиным определение князя Ивана как «Собирателя земли Русской» и отметил вслед за летописью, что Калита «избавил Русскую землю от татей» (122, 234).
Некоторые новые мысли о Калите высказал Н. И. Костомаров в своем известном труде «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Он отметил необычайно крепкую для князей того времени дружбу Юрия и Ивана Даниловичей, а о самом Калите сказал так: «Восемнадцать лет его правления были эпохою первого прочного усиления Москвы и ее возвышения над русскими землями» (87, 159). При этом Костомаров не удержался от повторения созданного Карамзиным стереотипа: Калита был «человек характера невоинственного, хотя и хитрый» (87, 166).
Знаменитый ученик Соловьева В. О. Ключевский был большим любителем исторических парадоксов. В сущности, вся история России представлялась им как длинная цепь больших и малых парадоксов, завораживающих слушателя или читателя, но не выводящих к маякам путеводных истин. Жертвой одного из малых парадоксов стали и московские князья. «Условия жизни, – говорил Ключевский, – нередко складываются так своенравно, что крупные люди размениваются на мелкие дела, подобно князю Андрею Боголюбскому, а людям некрупным приходится делать большие дела, подобно князьям московским» (83,50). Эта посылка о «людях некрупных» и предопределила его характеристику Калиты. По Ключевскому, все московские князья, начиная с Калиты, – хитрые прагматики, которые «усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов» (83, 19).
Увлекшись созданием художественного образа московского князя, Ключевский утверждал, хотя и без всяких ссылок на источники, что в руках у Калиты были «обильные материальные средства», водились «свободные деньги» (83, 16). Логика задуманного Ключевским образа потребовала следующего суждения: богатый – значит скупой. Отсюда произошла известная характеристика Калиты как «князя‑скопидома», надолго прилипшая к нашему герою. Историка не остановила даже полная противоположность нарисованного им образа прозвищу князя Ивана, указывавшему на его щедрость и доброту. Он лишь слегка прикрыл эту натяжку беглым замечанием: «Может быть, ироническому прозвищу, какое современники дали князю‑скопидому, позднейшие поколения стали усвоять уже нравственное истолкование» (83, 25).
Итак, к созданному Карамзиным портрету льстеца и хитреца Ключевский добавил еще пару темных мазков – скопидомство и посредственность. Возникший в итоге малопривлекательный образ благодаря его художественной выразительности и психологической достоверности стал широко известен. Он был запечатлен в памяти нескольких поколений русских людей, обучавшихся по гимназическому учебнику истории Д. И. Иловайского. Здесь Калита – «собиратель Руси». Однако его моральные качества вызывают отвращение. «Необыкновенно расчетливый и осторожный, он пользовался всеми средствами к достижению главной цели, то есть возвышению Москвы за счет ее соседей». Московский князь «часто ездил в Орду с дарами и раболепно кланялся хану; он получал от хана помощь в борьбе с соперниками, и таким образом самих татар сделал орудием для усиления Москвы». Ко всем прежним порокам Калиты Иловайский прибавляет новый – жульничество. «Присвоив себе право собирать дань с удельных князей и доставлять ее в Орду, Калита искусно пользовался этим правом, чтобы увеличить свою собственную казну» (77, 71). Прозвище князя Ивана Иловайский решительно переводит как «мешок с деньгами».
Сознательно или бессознательно, но в этой исторической карикатуре на основателя Московского государства проявилось отношение либеральной русской интеллигенции к самому этому государству, точнее – к его историческому преемнику Российской империи. Неохотно признавая историческую необходимость этого государства, интеллигенция в то же время страстно ненавидела его атрибуты – самодержавную власть и бюрократический административный аппарат.
Развенчание и охуление Ивана Калиты в конце концов вызвало законный вопрос: да мог ли столь низменный человек исполнить столь великую историческую задачу, как основание Московского государства? Ответ напрашивался двоякий: либо он и не был основателем, либо созданный историками образ Калиты недостоверен. Первый ответ дал историк русского права В. И. Сергеевич. Он решительно отнял у Калиты последнее его достоинство «собирателя Руси» и назвал его «лишенным качеств государя и политика» (121, 65). Ко второму ответу пришел известный исследователь политической истории Руси А. Е. Пресняков. «Обзор фактических сведений о деятельности великого князя Ивана Даниловича, – писал он, – не дает оснований для его характеристики как князя‑«скопидома», представителя «удельной» узости и замкнутости вотчинных интересов. Эта его характеристика, столь обычная в нашей исторической литературе, построена на впечатлении от его духовных грамот, которые, однако, касаются только московской отчины и ее семейно‑вотчинных распорядков» (ПО, 159).
После 1917 года разноголосица мнений в русской исторической науке быстро исчезает, сменяясь господством «высочайше утвержденных» представлений. Основатель новых, откровенно идеологизированных и политизированных подходов к отечественной истории М. Н. Покровский советовал прекратить споры об исторических личностях и перейти к изучению социально‑экономических процессов. «Оставим старым официальным учебникам подвиги «собирателей» и не будем вдаваться в обсуждение вопроса, были ли они люди политически бездарные или политически талантливые», – писал Покровский (112, 122).
Последовав совету Покровского, историки на многие десятилетия отказались от жанра исторических портретов, исключая лишь заказные иконописные образы. Общее критическое отношение к старым правителям коснулось и Калиты. В школьных учебниках и исторических трудах о нем писали мало и в основном критически. Добрую ложку дегтя подлила «Секретная дипломатия» Карла Маркса – острый политический памфлет, полный сарказмов относительно русской истории и ее деятелей. Опираясь на Маркса, историк А. Н. Насонов в своей известной книге «Монголы и Русь» (М., 1940) писал: «Калита не был и не мог быть ни объединителем Руси, ни умиротворителем. Народное движение за объединение Руси началось тогда, когда открылись возможности борьбы с татарами; и это движение, поддержанное церковью, обеспечило победу московского князя внутри страны и успех в борьбе с татарами, завершившийся Куликовской битвой. О Калите Маркс правильно сказал, что он соединял в себе «черты татарского палача и низкопоклонника и главного раба» (105, 111).
Десять лет спустя другой известный историк, В. В. Мав‑родин, последовал тому же методу в оценке Ивана Калиты. «Поборы с населения, с торговых операций, присваивание татарской дани сделали московского князя самым богатым из всех русских князей. «Сумой, а не мечом он прокладывал себе дорогу», – говорит о Калите К. Маркс» (99, 95). Впрочем, у Маркса были разные суждения на сей счет. Мавродин соглашается и с таким: «При нем была заложена основа могущества Москвы».
Прошло еще десять лет. В 1960 году увидел свет капитальный труд Л. В. Черепнина, посвященный истории Руси в XIV – XV веках. Есть в нем и характеристика личности Ивана Калиты. «Калиту не нужно идеализировать. (Вот уж чего не было, того не было! – Н. Б.) Это был сын своего времени и класса, правитель жестокий, хитрый, лицемерный, но умный, упорный и целеустремленный» (130, 513). Легко заметить, что все составляющие этой тяжеловесной формулы уже имелись в трудах историков. От себя Черепнин добавил немного: «Этот князь жестоко подавлял те стихийные народные движения, которые подрывали основы господства Орды над Русью... Жестоко расправляясь со своими противниками из числа других русских князей, не брезгуя для этого татарской помощью, Калита добился значительного усиления могущества Московского княжества» (130, 512).
Восходящая к Марксу сентенция о «могуществе Москвы», которым она была обязана Калите, словно прилипла к князю, заслоняя все остальное. Имеется она и в действующем ныне университетском учебнике: «Оценивая итоги княжения Калиты, К. Маркс отмечал, что при Калите была заложена основа могущества Москвы» (издание 1975 года) (78, 151). В следующем издании того же учебника (1983) имя Маркса почему‑то исчезло, и стало так: «В княжение Калиты была заложена основа могущества Москвы» (79, 138). Те же слова – во всех современных энциклопедиях и словарях.
Так и стоит он там, на дальнем горизонте нашего прошлого, со своей разбойной сумой на плече, злодей‑основоположник злодейского государства, скверная копия с картины великого Макиавелли.
Но отложим пока в сторону все, что было написано об Иване Калите: в основном это не более чем игра ума великих историков прошлого или несложные упражнения наших современников. В этой книге мы попытаемся самостоятельно пробиться к московскому князю через толщу веков, через пропасти неведения и дебри противоречий в древних источниках. Приглашая читателя совершить вместе с нами это далекое путешествие, мы сразу же хотели бы объявить свои условия. Первое и главное – откровенность. В эпоху Калиты на десять вопросов историка приходится не более одного ответа. Мы не собираемся скрывать от читателя то, что историки обычно замалчивают: отсутствие достоверных сведений, недоказуемость большинства построений. Более того, мы даже радуемся этой неопределенности и готовы повторять вместе с французским историком Марком Блоком: «Я не думаю, что следовало бы скрывать сомнения нашей науки от людей просто любознательных. Эти сомнения – наше оправдание. Более того – они придают нашей науке свежесть молодости. Мы не только имеем право требовать по отношению к истории снисходительности, как ко всему начинающемуся. Незавершенное, которое постоянно стремится перерасти себя, обладает для всякого живого ума очарованием не меньшим, чем нечто, успешнейшим образом законченное» (49, 14).
Мы также хотим заранее предупредить читателя, что в нашем портрете некоторые черты будут дорисованы «по логике линий». Иначе говоря, мы позволяем себе воссоздавать малопонятные ситуации исходя из того, что Калита действовал в них так, как действовал бы на его месте любой другой здравомыслящий человек той эпохи. В этом, конечно, есть некоторая доля риска – но иного пути у нас просто нет. Ведь если быть абсолютно корректным, то вся наша книга будет состоять из одних вопросительных знаков. Некоторый допуск, основанный на профессиональной интуиции автора, много лет занимавшегося этой эпохой и этими людьми, просто неизбежен. При этом его величина не будет превышать допустимого в научных исследованиях, хотя мы и не собираемся каждый раз оговаривать возможность иной трактовки событий.
Девять десятых всех сведений, которыми мы располагаем об Иване Калите, дают летописи. Эти странные литературные произведения, где есть только два действующих лица – ‑ Бог и человек, никогда не заканчивались. Каждое поколенье рукою книжника‑монаха вписывало в них новые страницы.
В летописи удивительным образом соединяются противоположные начала: мудрость веков – и почти детская наивность; сокрушительное течение потока времени – и несокрушимость факта; ничтожество человека перед лицом Вечности – и его же безмерное величие как «образа и подобия Божия». На первый взгляд летопись проста и незатейлива. Погодное изложение событий в виде кратких сообщений иногда прерывается вставками – самостоятельными литературными произведениями, дипломатическими документами, юридическими актами.
Но за этой внешней простотой скрывается бездна противоречий. Во‑первых, летописец видит события и изображает их «со своей колокольни»: с точки зрения интересов и «правды» своего князя, своего города, своего монастыря. Под этим слоем бессознательного искажения истины – еще один: искажения, которые возникли при составлении новых летописей на основе старых. Обычно новые летописи (точнее, летописные «своды») составляли по случаю каких‑то важных событий. Составитель новой летописи («сводчик») редактировал и по‑своему компоновал содержание нескольких летописей, находившихся в его распоряжении, создавал новые текстовые комбинации. Поэтому порядок событий в тексте летописной годовой статьи не всегда соответствует их реальной последовательности.
При составлении новых сводов часто сбивалась правильная хронология событий. Да и сам календарь был неоднозначен. В эпоху Калиты на Руси были в употреблении сразу три системы исчисления времени. По одной из них год начинался с 1 марта, по другой – с 1 сентября, а по третьей – с 1 марта предшествующего года. Летописец никогда не сообщает, какую из этих систем он использует. Кроме того, составитель свода никогда не знал, каким стилем пользовались его предшественники. В результате события часто сдвигались в датировке на год и даже более вперед или назад.
Наконец, летописцы всегда были очень кратки в своих сообщениях. События целого года укладывались у них в несколько строк. Иногда, указав год, летописец лаконично замечает – «не бысть ничего». Но даже рассказав о событии более или менее внятно, он никогда не объяснял его причин. Пояснения такого рода обычно ограничивались традиционными сентенциями: «за грехи наши», «Божиим попущением», «по воле Божией». Этот лаконизм иногда придает летописному повествованию почти афористичную сжатость и выразительность. Но сколько слез было пролито историками над каждой недосказанной строкой!
Изучение истории ранней Москвы затрудняется еще и тем, что практически все ее книжное богатство погибло во время нашествия Тохтамыша в 1382 году. Стараясь сберечь книги, митрополит приказал собрать их в одну из кремлевских каменных церквей. Книг оказалось так много, что они достигли сводов. Но татарам удалось захватить и сжечь Кремль. От книг остался один пепел.
Древние московские книги погибали и в последующие века. Известно, например, что знаменитый деятель времен Петра I В. Н. Татищев (1686 – 1750) использовал для своего труда «История Российская» целый ряд летописей, не сохранившихся до наших дней. Историк Н. М. Карамзин (1766 – 1826) имел в своем распоряжении Троицкую летопись, погибшую в пожаре Москвы в 1812 году.
Подводя итог утратам и проблемам, отметим главное: наши знания об Иване Калите и его времени обрывочны и фрагментарны. Его портрет – словно древняя фреска, израненная временем и скрытая под толстым слоем поздней масляной живописи. Путь познания Ивана Калиты есть путь кропотливой реставрации. Но вместе с тем это и путь самопознания. Ведь мы имеем дело со строителем Московского государства, чья рука навсегда оставила свой след на его фасаде.
Идет время – но идет и дело. И вот уже сходит понемногу сухая шелуха поновлений. Вот приоткрылись подлинные черты лица, вот ожил взгляд, глядящий на нас сквозь века. И в этом строгом взгляде – безмолвный вопрос. Но что мы сегодня ответим ему, хранителю Руси и ее великому созидателю?
Категория: Иван Калита | Добавил: defaultNick (08.08.2011)
Просмотров: 2406 | Рейтинг: 5.0/9

Copyright historys.ru © 2021