Глава IX.
«Троицкое стояние»
«Тое же зимы, марта, архиепископ Новугородцкий Феофил
и весь Великий Новгород прислали к великому князю… и сыну его… послов своих,
Назара Подвойского да Захарья дьяка вечного, бити челом и называти себе их
государи». Это сенсационное сообщение московский летописец выразительно прокомментировал:
«…а наперед того, как и земля их стала, того не бывало: никоторого великого
князя государем не называли, но господином».
Произошло действительно принципиально важное событие.
Титул «господин», согласно принятой на Руси политической терминологии, означал
признание приоритета, сюзеренитета, верховной власти. Термин «государь» имел
гораздо более жесткое содержание, означая полное, безоговорочное и безусловное
подчинение. Если первый из указанных терминов предполагал сохранение известной
доли политической самостоятельности, то второй исключал ее полностью.
Осторожные псковичи, давно признававшие сюзеренитет великого князя, в
официальных обращениях к нему пытались комбинировать оба термина. «Господину
государю…» — писали они, довольно точно отражая фактическое положение дел в
московско-псковских отношениях и политический статус Пскова, сохранявшего относительную
самостоятельность во внутренних делах. Официальное обращение новгородских
властей к великому князю с просьбой называть себя их «государем» имело
принципиальное значение и соответствовало формальному отречению от остатков
своего суверенитета.
К инициативе новгородцев в Москве отнеслись с должным
вниманием. 24 апреля в Новгород отправилась миссия в составе бояр Федора
Давыдовича Хромого и Ивана Борисовича Тучка Морозова в
сопровождении дьяка Василия Долматова «покрепити того, какова хотят государства»,
«отчина» великого князя — Великий Новгород. Обращение новгородцев к великому
князю с предложением новой формы политических отношений требовало, по мнению
московских властей, конкретной реализации и официального закрепления.
Послы прибыли в Новгород 18 мая, а «около них» пришли
и «людей много и конив», которые стали на Городище. Основываясь на присланной в
Москву новгородскими властями грамоте, в которой говорилось, «что его (великого
князя. — Ю. А.) государем себя называли и за него есте ся задали», Федор
Давыдович сформулировал на вече принципиальные положения нового политического
устройства Новгорода: 1) «суду его (великого князя. — Ю. А.) в вас, в
Великом Новгороде, быти»; 2) «по всем улицам седети князя великого тиунам»; 3)
«Ярославле вам дворище великим князям очистити»; 4) «в великих князей суд не
уступати».
Эти положения сводились, таким образом, к ликвидации
особого новгородского суда и, внутреннего (уличанского) управления. Они
означали фактически уничтожение политической системы боярской республики (хотя
в них не говорится прямо об упразднении веча и его институтов).
Однако новгородское вече категорически отказалось
санкционировать инициативу, проявленную правившей в тот момент боярской
верхушкой. В Новгороде начался острейший политический конфликт. По данным Московской
летописи, во время пребывания великокняжеских послов «бысть мятеж в
новогородцех». Они «створише вече» и учинили суд над боярами, подозреваемыми в
сговоре с Москвой.
Первой жертвой пал Василий Никифоров. Его «приведоша
на вече и въскричаша: переветник, был ты у великого князя, а целовал еси ему
крест на нас». Объяснение Василия Никифорова, что он «целовал… крест к великому
князю в том, что ми служити ему правдою и добра ми хотети ему, а не на государя
своего Великого Новгорода, ни на вас, на свою господу и братию», не было
принято во внимание: новгородцы «без милости убише его по обговору Захарьи
Овина». Но и сам Овин не ушел от расправы: его с братом Кузьмою «убиша… у
владыки на дворе». По словам московского летописца, в Новгороде началась
анархия: «…от того часа възбеснеша, яко пьянии, ин инаа глаголаше, и к королю
пакы въсхотеша».
Псковский летописец также подробно описывает расправу
новгородцев над посадниками и боярами, которые «без Великого Новгорода веданьа
тую прелесть чинили» (т.е. посылали посольство в Москву). Он же (в отличие от
Московской летописи) подробно излагает официальный ответ новгородцев московским
послам. Суть его — категорический отказ от всех требований, предъявленных
Москвой, дезавуирование посольства о титуле и апелляция к условиям
Коростынского мира. В то же время новгородцы проявили полную лояльность по
отношению к послам великого князя: «Держав… 6 недель, и чествовав, и с честью
их к великим князем отпустили». Расходясь в степени подробности, деталях и акцентах
(Псковская летопись ничего не сообщает о выступлениях сторонников литовской
ориентации), оба наших основных источника в общих чертах рисуют единую картину,
которая свидетельствует прежде всего о расколе в новгородском обществе.
Миссия в Москву с предложением титула «государя» была,
очевидно, результатом деятельности части новгородской верхушки, стремившейся
ценой полного подчинения власти великого князя сохранить свои политические позиции
и экономическое могущество. События 1475—1477 гг. должны были убедить по
крайней мере часть новгородского боярства в необходимости максимально возможных
уступок великому князю — только таким путем можно было надеяться избежать
участи осужденных на Городище. Характерно, что оба боярина, убитых на вече,
фигурируют в числе тех, кто был непосредственно перед этим вызван в Москву на
суд великого князя. Оба они, очевидно, были оправданы или отделались легким
наказанием и вернулись в Новгород. Но их пребывание в Москве сопровождалось
какими-то политическими переговорами, в конечном счете (по собственным словам
Василия Никифорова) присягой великому князю «служити ему правдою и добра…
хотети ему», т.е. своего рода феодальной коммендацией. Оставаясь членом
новгородской господы, формально не порывая со своим городом, Василий Никифоров
(как и, возможно, Захарий Овин) вступал в особые служебно-политические
отношения с великим князем, превращался в его вассала. Разумеется, это было
неслыханным дотоле нарушением новгородской политической традиции. Несомненно
также, что со стороны московского правительства такой альянс был важным шагом
на пути дезинтеграции новгородского боярства для привлечения на свою сторону
хотя бы отдельных его представителей. Новгородское вече с полным основанием
усмотрело в поведении Василия Никифорова «перевет» — государственную измену.
Оказавшись перед необходимостью выбора: кому служить — Великому Новгороду или
великому князю, новгородский боярин предпочел последнее. Трагизм его положения,
как и других новгородских бояр, заключался именно в безнадежности такого
выбора. Верность вековым новгородским традициям и коренным политическим
интересам своей социальной группы в условиях распада и гибели феодальной
республики, ее фактического включения в состав нового государства (в реальности
чего весной 1477 г.
не могло быть уже никаких сомнений) превращалась в государственную измену.
Попытка перейти на службу к великому князю, проявить расчетливый политический
реализм в надежде спасти свою жизнь и социальный статус с такой же
неотвратимостью вела боярина к «перевету» по отношению к умиравшей, но еще
живой феодальной республике. Именно такого рода дилемма и могла стать основой
для решения ряда представителей новгородцев «бить челом» великому князю о его
«государствовании» в Новгороде. Оглядываясь на пример соседнего Пскова, некоторые
из новгородских бояр могли надеяться путем добровольного отказа от
политического суверенитета сохранить основы своего социально-политического
статуса, прежде всего неприкосновенность своих вотчин. Стоит ли подчеркивать,
что (за возможными единичными исключениями) новгородские бояре, бившие челом
великому князю, едва ли могли быть искренними сторонниками Москвы и ее политики
государственной централизации. Но расчет их оказался ошибочным: они не учли
глубины противоречий между новгородцами и Москвой, а также внутри самого
Новгорода, не добились единодушной поддержки даже в рядах господы, в которой
были далеко не изжиты литовские симпатии и державные амбиции. В глазах
новгородского веча бояре, стремившиеся сохранить свои вотчины ценой перехода на
службу к великому князю, выглядели прямыми изменниками. В этих условиях проект
мирного, безболезненного для боярства включения Новгородской земли в состав
Русского государства с сохранением ее социально-экономической структуры во
главе с могущественной боярской олигархией был не более чем боярской утопией.
Московское правительство разгадало стремление правящих
кругов Новгорода сохранить свой политический статус ценой формального отказа от
политического суверенитета. В Москве отдавали себе ясный отчет в том, что
формальное принятие титула государя и установление только внешнего контроля над
Новгородом — недостаточный противовес могущественной новгородской олигархии,
стоящей во главе республики. Воспользовавшись челобитьем о титуле государя,
Москва предъявила Новгороду достаточно жесткие требования, устанавливавшие
статус, существенно отличавшийся от статуса Пскова, и фактически
ликвидировавшие основные политические институты боярской республики. Вече,
лишенное судебной власти, и улицы, управляемые тиунами великого князя, сводили
внутреннюю автономию Новгорода к нулю.
События на вече в мае 1477 г. наглядно
продемонстрировали нереальность расчета инициаторов посольства о титуле. Эти
события привели к дискредитации членов господы — сторонников компромисса с
великим князем, «тамошних посадник, которые приатны ему», — и к бегству их из
Новгорода («а разбегоша же ся вси»). На повестку дня встали иные,
насильственные меры ликвидации феодальной республики.
Итак, ход событий в Новгороде в мае — июне 1477 г. и позже свидетельствует,
во-первых, о наличии в составе новгородских правящих кругов определенной
группировки, искавшей соглашения с великим князем; во-вторых, о том, что эта
группировка «приатных» Москве бояр отнюдь не была ни многочисленной, ни
влиятельной и (вопреки мнению В. Н. Бернадского и Л. В. Черепнина)
далеко не отражала настроения новгородского боярства в целом. Никакого «союза»
великокняжеской власти с этим боярством ни в 1475-м, ни в 1477 г., ни позже не было и,
по-видимому, быть не могло — слишком существенны были противоречия между ними.
Именно этим объясняется принципиально разное отношение московского
правительства к Новгороду, с одной стороны, и к Пскову — с другой. Если
компромисс с относительно слабым псковским боярством, искавшим поддержки и
защиты Москвы, был возможен и желателен для великого князя (облегчая задачу
подчинения Пскова), то подобный компромисс с могущественной и амбициозной
новгородской боярской олигархией исключался, по-видимому, с самого начала.
К началу лета 1477 г. московское правительство пришло к
выводу, что единственным средством для окончательной ликвидации феодальной
республики является новый военный поход.
По данным Московской летописи, походу, как и в 1471 г., предшествовало
совещание («дума») с участием братьев великого князя, бояр, князей и воевод, а
также мероприятия идеологического характера — заседание освященного собора во
главе с митрополитом, совершение многочисленных молебнов и т.п. Как и в 1471 г., поход на Новгород
рассматривался как важнейшая политическая акция, нуждавшаяся в соответствующем
идеологическом обосновании. Таким обоснованием на этот раз было «преступление
крестного целования» новгородцами, т.е. отказ от Коростынского мира.
Последовал призыв к союзникам и вассалам принять
участие в походе и выставить свои войска. По сообщению Псковской летописи, 7
июня во Псков приехали посол из Москвы Иван Зиновьев и дьяк Григорий Волнин,
«повествуя и веля и поднимая Псков на Великий Новъгород». Если учесть, что
московское посольство во главе с Федором Давыдовичем Хромым прибыло в Новгород
18 мая и оставалось там (по псковским данным) шесть недель, т.е. до самого
конца июня, то становится ясным, что решение о походе на Новгород было принято
в Москве задолго до возвращения посольства — по первым же известиям о майских
событиях на новгородском вече. Псковичи сделали попытку мирного посредничества.
Новгородский посол Иван Поклончев привез ответ господы: она потребовала
возобновления союза Пскова с Новгородом и отмены Коростынского договора
(«опречь Коростынского прикончания»), отказываясь в противном случае от
каких-либо переговоров. Отсюда видно, что московское правительство верно
оценило политику господы. Новгородские власти фактически поставили вопрос о
пересмотре Коростынских соглашений, хотя послов великого князя во время их
пребывания в Новгороде уверяли в обратном: «На чем мы есмя… на Коростыни мир
кончали и крест целовали, по тому хотим… и жити доконцанию». Политическое
руководство Новгорода, пришедшее к власти в результате майских событий, снова
взяло курс на разрыв с Москвой.
Однако, сознавая свое военное бессилие, новгородские
власти сделали попытку вступить в переговоры с великим князем и тем самым
оттянуть начало войны. В Москву был послан Федор Калитин, староста Данславской
улицы, просить об «опасе» для приезда архиепископа и новгородских послов «бити
челом». По распоряжению великого князя новгородский гонец был задержан и Торжке
наместником Василием Китаевым.
|