Великий князь согласился брать ежегодно по полугривне
(7 денег) не с обжи, как хотел первоначально, а с трехобежной сохи, «на всяком,
хто ни паши землю, и на ключникех, и на старостах, и на одерноватых»; не
посылать своих писцов и даньщиков, а доверить сбор дани самим новгородцам. В
этот день, 8 января 1478 г.,
на одиннадцатой встрече сторон, переговоры фактически закончились. Новгородцам
оставалось только исполнять дальнейшие распоряжения великого князя, связанные с
формальной стороной укрепления в Новгороде нового «государьства».
Установление поземельной обежной дани — важная
страница в истории русского налогового обложения. Впервые перед нами четкая
фиксация платежей в пользу феодального государства. На новгородские земли были
распространены принципы московского поземельного обложения. В основе этого обложения
лежал учет поземельных тяглых единиц (в данном случае — обеж).
Еще более важно, что обежная дань распространялась на
все земледельческое население Новгородской земли, в том числе и лично
несвободное — на ключников, старост и одерноватых, т.е. полных холопов.
Со времен Русской Правды эти категории людей считались
принадлежностью личного хозяйства господ и как таковые не являлись объектами
фиска. Еще в 50-х годах XV в., давая «черный бор» великому князю Василию Васильевичу,
новгородские власти специально оговаривали: «…а кто будет одерноватый, емлет
месячину, на том не взяти». Распространение на них поземельного налога на общих
основаниях — весьма симптоматичное юридическое явление. Оно отражает,
во-первых, тот факт (очевидно, известный московскому правительству), что именно
лично несвободные люди играли важную роль в хозяйстве новгородских вотчинников,
поэтому исключение их из сферы фиска было бы материально невыгодным для
великокняжеской казны. Во-вторых, и это еще более существенно: новый подход к
холопству, сформулированный 8 января, означал, по-видимому, какие-то новые
социально-экономические и правовые реалии общерусского масштаба. Один из
древнейших устоев русского феодального общества — институт холопства,
консервативный и весьма стойкий в своих принципиальных основах, не мог тем не
менее не подвергаться эволюции в условиях социально-политического развития
последних десятилетий XV в. В данном случае перед нами один из первых признаков
модификации холопства и первых шагов его перестройки с целью подчинения этого
института интересам нового централизованного государства. Говоря точнее, это
один из первых симптомов социального и юридического сближения холопов, сидящих
на земле, с податными крестьянами. Однако еще более важными являются другие
моменты, нашедшие свое отражение в последние дни московско-новгородских
переговоров.
Если день 14 декабря 1477 г., когда новгородская
сторона дала согласие на ликвидацию вечевого строя, знаменует конец феодальной
республики как политического организма, то события на переговорах 4, 6 и 7
января 1478 г.
имеют не только фундаментальное значение в социально-экономической истории
Новгородской земли, но и означают важную веху во внутренней политике Русского
государства в целом. Экономическому и политическому могуществу новгородской
церковной иерархии — одному из важнейших устоев старого порядка — был нанесен
сильнейший удар. На Новгородской земле впервые появились погосты, волости и
села, изъятые из системы новгородского феодального землевладения и
непосредственно подчиненные Москве. Московское правительство получило на новгородской
территории солидный базис — материальную основу своей дальнейшей политики по
отношению к новгородским порядкам.
Однако смысл этих событий отнюдь не исчерпывается их
материальным эффектом. Еще большее значение имеет принципиальная, теоретическая
сторона дела. Впервые в истории Руси с момента учреждения церкви государственная
власть в широком масштабе открыто посягнула на монастырское имущество, порывая
тем самым не только с новгородской, но и с общерусской церковной традицией,
освященной правилами вселенских соборов, уставами древнерусских князей и
вековой практикой, прочно запечатлевшейся в общественном сознании. Конфискация
трех тысяч владычных и монастырских обеж действительно смелый, решительный шаг,
положивший начало целому этапу в церковно-политических отношениях нового
Русского государства. Вековой союз князя с верхами церковно-монастырской
иерархии, один из основных идейно-политических устоев феодального общества
древней и удельной Руси, впервые был подвергнут суровому испытанию. По форме и
по существу — это первый принципиально важный внутриполитический акт
правительства единого Русского государства, возводивший непреодолимый рубеж
между старыми княжескими традициями и новыми государственными методами,
задачами и перспективами.
10 января московская сторона потребовала от
новгородцев очищения Ярославова двора — старинной резиденции князей, связанной
с именем и авторитетом Ярослава Мудрого. В тот же день новгородским делегатам
был предъявлен «список» — текст присяги, «на чем им к великым князем крест
целовати, всему Великому Новгороду». «Список» был послан в город с подьячим Одинцом,
чтобы «его явити Новугороду у владыки в палате», ибо речь шла в первую очередь
о присяге новгородских властей. 12 января владыка и другие новгородские
делегаты доложили об очищении Ярославова двора и о готовности целовать крест на
московских условиях. По требованию великого князя текст присяги был подписан
владыкой, приложившим свою печать вместе с печатями каждого из пяти концов:
московское правительство ясно представляло себе основы политической структуры
вечевого города — федерации пяти концов. Наконец, во вторник, 13 января, у
Троицы на Паозерье, в великокняжеской ставке состоялось само целование — акт
приведения к присяге бояр, житьих и купцов «многих», очевидно, руководства
бывшей феодальной республики. Во время церемонии московские бояре сделали
новгородцам несколько заявлений. Во-первых, они потребовали, чтобы новгородцы
«не мстили никоторою хитростью по крестному целованию» псковичам, а также тем
новгородцам, которые служат великому князю, в частности уже коммендировавшимся
боярам и «детям боярским». Во-вторых, все новгородские пригороды, а также Двина
и Заволочье должны были сложить целование Новгороду и присягнуть великому
князю. Третье требование — защита интересов тех рядовых новгородцев, которые пострадали
из-за своих связей с великим князем: это попы, которым не платили ругу
несколько лет, — поп Иван, у которого отняли «остаток», и Сенька Князьской, у
которого «взяли» двор и имущество. Разумеется, все эти требования были
безоговорочно приняты.
Наступило 15 января, четверг последний день феодальной
республики. В город отправляются князь И. Ю. Патрикеев, Ф Д. Хромой, князь И.
В. Стрига Оболенский, В. Б. и И. Б. Тучковы «привести весь Великий Новгород к
целованию на той грамоте, на чем князем великым добили челом новогородцы». Вече
уже не собирается. Глава московской делегации Иван Юрьевич Патрикеев держит
речь «владыце и всему Новуграду» в палатах архиепископа, после чего на
владычном дворе начинается приведение к целованию «бояр Новгородских и житьих и
купцов и прочих». Старая новгородская грамота за 58 печатями (очевидно имевшая
большое политическое значение) передается в руки московских властей.
Одновременно во всех пяти концах дети боярские и дьяки великого князя приводят
к целованию всех новгородцев: «Все целовали люди, и жены боярские, вдовы, и
люди боярские… старейшие люди и молодшия, от мала и до велика». Капитуляция
города спасла жизнь и имущество жителей, великий князь «града же пленити не
повелел»: с новгородцами, новыми подданными Русского государства, запрещено
было обращаться, как с военнопленными33. Едва ли не впервые в
истории феодальной Руси к присяге были приведены формально несвободные слуги новгородских
бояр. Как и распространение обежной дани на сельских холопов, старост и
ключников, этот акт — свидетельство нового отношения к холопству, стремления в
максимально возможной степени распространить на него влияние государства,
включить в сферу государственных интересов и отношений. Распространившаяся
вскоре после этого практика записи на службу великому князю боярских
послужильцев — другое свидетельство той же самой политической линии.
18 января состоялся акт феодальной коммендации
великому князю всех новгородских бояр, детей боярских и житьих. Для судеб
новгородских феодалов это имело принципиальное значение. Новгородское боярство
как таковое, как особая феодальная корпорация, официально перестало
существовать. Вчерашние бояре и житьи Великого Новгорода превратились в
служилых людей великого князя — государя всея Руси. Особые требования великого
князя к его новым служилым людям были изложены в речи Ивана Федоровича
Товаркова, обращенной к двенадцати новгородским боярам: «А что услышит хто у
брата своего у новгородца о великих князех добра о лихе, и вам то сказати своим
государем великим князем. А что учнут великие князи с вами говорите, которое
свое дело, или бояре великого князя кое с кем от вас имет которое дело великих
князей говорите, и того вам государского дела не проносите по тому крестному
целованию». Первое положение этой формулы дословно совпадает с соответствующими
текстами межкняжеских докончаний. Но если в них предполагалась (хотя бы
теоретически) взаимность обязательства, то для служилых людей великого князя
эти обязательства носят односторонний характер (как, разумеется, и все
остальные их обязательства). Именно эта односторонность обязательств —
важнейшее отличие службы великому князю от старого феодального вассалитета.
В тот же день, 18 января, по просьбе владыки были даны
приставы в волости и села, «понеже христиане бежане не смеют из города идти»,
началась реэвакуация населения, сбежавшегося в город из окрестных мест.
20 января в Москву был отправлен (и 27-го прибыл)
князь Иван Слых с известием, что великий князь «отчину свою Великы Новгород
привел в всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве». В
терминах феодального права эта формула наиболее точно и лаконично вскрывает
суть событий Троицкого стояния. Великий Новгород полностью утратил свой особый
политический статус и стал одним из городов Русского государства — таким, как,
например, Кострома, Переяславль или Нижний Новгород. «А новгородской старине
никоторой не быти, ни вечю, ни суду, ни посаднику степенному, ни тысяцким», —
прокомментировал этот факт псковский летописец.
22 января состоялось назначение наместников в Новгород
— ими стали братья князья Иван Стрига и Ярослав Оболенские. В самом городе
свирепствовал мор — очевидно, эпидемия, вызванная скученностью и голодом, поэтому въезд великого князя в город состоялся только 29 января,
когда он с братьями и князем Василием Верейским «ударили челом святой Софье… да
и обедни слушал у святые Софьи». Но и тогда он не поселился на очищенном для
него по его требованию Ярославовом дворе, а вернулся к себе на Паозерье.
Как и два года назад, новгородская знать давала своему
государю многие «поминки». Но как и тогда, это не имело ровно никакого
политического значения и ни в какой мере не влияло на линию поведения
московского правительства. Оно отдавало себе отчет в том, что вчерашние
всевластные руководители боярской республики — ненадежная, шаткая опора новых
порядков и что акт крестного целования не мог сам по себе превратить их в
искренних сторонников политики централизации. Став подлинным, безоговорочным
«государем» в своей «отчине», великий князь принял меры к обезвреживанию
наиболее активных деятелей литовской партии. 1 февраля по его распоряжению
«поимали» старосту купецкого Марка Памфильева. На следующий день та же участь постигла
главных врагов Москвы — Марфу Исакову Борецкую и внука ее Василия Федорова, а 6
февраля — житьего Григория Киприанова Арзубьева.
С ликвидацией политического статуса феодальной
республики была связана и ревизия новгородского правительственного архива — 3
февраля наместник-князь Иван Стрига «поимал» у новгородцев и доставил великому
князю «грамоты докончания, что докончаниа ни было им с великим князи с Литовскими
и с королем». Через два дня были назначены еще два наместника — Василий Китай и
Иван Зиновьев(ич). Видимо, задачи организации принципиально нового управления
огромным городом, еще вчера пользовавшимся полной внутренней автономией,
потребовали создания административного аппарата более обширного, чем это
предполагалось вначале. По данным Псковской летописи, Иван Стрига и его брат
Ярослав были назначены наместниками на Купецкую (Торговую) сторону, а В. Китай
и И. Зиновьев — на Владычную (Софийскую).
|