|
Тайны Московского двора
Начиная
с 1470 года наследником престола и соправителем великого князя считался сын
Ивана III от первого брака с княжной Марией Борисовной Тверской Иван Молодой. Между
тем отношения наследника с отцом, а особенно с мачехой – принцессой из
византийского императорского дома Софьей Палеолог – оставляли желать лучшего.
Венецианец Амброджо Контарини, побывавший в Москве в конце 1476, отмечал, что
Иван Молодой находится «в немилости у отца, так как нехорошо ведет себя с
Деспиной». Выходит, что в то время Иван Васильевич благоволил Софье Палеолог и
не доверял старшему сыну. Тем не менее его статусу будущего правителя
государства ничего не угрожало. Ситуация изменилась в 1479 году, когда у Софьи
родился мальчик, потомок византийских императоров. Правда, младенец, нареченный
Василием, мог претендовать разве что на удельный стол, однако амбиции его
матери заставляли серьезно задуматься над тем, кто станет будущим московским
государем.
Так
перед политической элитой встал вопрос – на чью сторону встать в наметившемся
противоборстве. Как отмечает Р.Г. Скрынников, за те годы, что Иван Молодой был
соправителем отца, у него сложились прочные связи с Боярской думой.
Правительственные круги опасались повторения междоусобной смуты, разразившейся
при Василии Темном, и твердо поддерживали старшего сына государя в качестве
наследника престола в пику Софье и ее сыну Василию. Наиболее влиятельные
правительственные деятели того времени – князь Иван Патрикеев и «министр
иностранных дел» дьяк Федор Курицын осознавали исходящую со стороны Софьи
угрозу и предприняли меры, дабы укрепить положение Ивана Молодого.
Важное
место в этой программе занимала женитьба наследника. Выбор невесты и сватовство
происходили при живейшем участии Патрикеева и Курицына. Об этом можно судить по
тому, что невеста – дочь молдавского господаря Стефана Великого приходилась
дальней родственницей Патрикеевым (впрочем, как и самому Ивану III). Дочь князя
Ивана Юрьевича (?) Федка выполняла роль посредницы при переговорах об
устройстве брака. Елена Стефановна приходилась племянницей киевскому князю
Михаилу Олельковичу и имела тесные связи с литовскими православными магнатами.
В
1480 году в Литве начались выступления против короля Казимира, в следующем году
переросшие в открытый мятеж, в котором принимали участие двоюродные братья
Михаил Олелькович и князь Федор Вельский, как и Патрикеевы, принадлежащие дому
Гедемина. Очевидно, Патрикеев имел непосредственное касательство к заговору и
заговорщикам. После подавления мятежа Вельскому удалось бежать в Москву, а
киевский князь был казнен в августе 1481 года. Литовские усобицы 1480 года
помогли Ивану III одержать политическую победу над ханом Ахматом в ходе
знаменитого стояния на Угре. В. В. Каргалов отмечает не только наличие сговора
между Казимиром и Ахматом, но и то, что на первом этапе войны главной целью
ордынцев было соединение с польско-литовским войском. Сам выбор места для
московского лагеря на берегу Угры определялся необходимостью поставить преграду
на прямой дороге, ведущей в Литву.
Однако
Казимир, занятый внутренними распрями, не пособил ордынцам. «Король же не поиде
к нему, ни посла рати, была бо ему свои усобицы». По мнению И.Б. Грекова,
заговор против Казимира представлял большую опасность, так как «превратить
польского короля в пассивного наблюдателя мог только действительно широкий
размах подготавливающегося движения».
Федор
Вельский был щедро награжден великим князем, получив «город Демон вотчину да
Мореву со многими волостьми». Впоследствии князь Федор, претерпев опалу,
пользовался значительным влиянием при дворе и даже женился на племяннице
государя рязанской княжне Анне Васильевне. Сватая своего сына за Елену
Стефановну, Иван III таким образом отдавал «долг» ее дяде. Вспомним и то, что
бабка Елены Анастасия Васильевна – дочь Василия I и Софьи Витовтовны в 1446
году прислала в Москву из Киева своего шпиона, чтобы наблюдать за действиями
Дмитрия Шемяки и сообщать брату Василию II Темному о намерениях и планах его
врага всячески помогала брату и его сторонникам, бежавшим в Литву. Но в первую
очередь великим князем двигала не благодарность к тетке, а расчет на союз с
отцом невесты молдавским господарем Стефаном Великим. Женитьба Ивана Молодого
на самом деле укрепила авторитет наследника – его супруга могла рассчитывать на
реальную поддержку в Молдове, Литве и в самой Москве.
Елена
Стефановна, получившая в Москве прозвище Волошанки, явно пришлась по душе
государю. Трудно судить, испытывал ли Иван Васильевич «комплекс» перед честолюбивой,
энергичной и образованной Софьей Палеолог. Но вот в его семью вошла женщина,
как и Деспина, столь непохожая на московских боярынь – умная, развитая,
общительная. Вокруг нее собрался кружок московских интеллектуалов, да и сама
Елена обладала несомненным талантом. Выполненная ею пелена считается
замечательным памятником древнерусского художественного шитья и одной из первых
светских картин Московской Руси. К невестке Иван Васильевич имел право
относиться покровительственно, чего он, разумеется, не мог позволить по
отношению к суровой нравом супруге и что безусловно льстило самолюбию государя.
На
отношения Ивана III с супругой и старшим сыном непосредственным образом
повлияло поведение близких государя во время Ахматова нашествия. В эти тяжелые
месяцы Иван Молодой проявил себя как самостоятельный лидер, энергичный
военачальник, соправитель не по титулу, а по сути – человек, на которого можно
опереться в трудную минуту. В феврале 1480 года, в то время когда Ахмат угрожал
Москве, братья великого князя Андрей и Борис Большой подняли мятеж. Их
выступление вызвало большой переполох во всем княжестве. «И ради была вси
людие, была во страсе велице от братьи его, вси гради была в осадах и по лесом
бегаючи, мнози мерли от студени без великого князя». Государю пришлось
отвлекать внимание и силы для ликвидации внутренней угрозы. Выступление братьев
напомнило о той опасности, которую несут в себе междуусобицы, посеянные
амбициозными планами Софьи.
События
1480 года самым плачевным образом отразились на репутации Деспины. Грекиню в
Москве никогда не любили, но общественное мнение окончательно отвернулось от
нее, после того как великая княгиня ввиду угрозы Ахматовой рати бежала в
Заволжье. Московский летописный свод сообщает о том, что великая княгиня
«бегала от татар на Белоозеро, а не гонял никто же, и по которым странам
ходили, тем пущи татар от боярьскых холопов, от кровопиицев христианских,
въздай же им, господи по делом их». Летописец противопоставляет позорное
бегство Софьи поведению матери великого князя, которая «не захоте бежать, но
изволи в осаде сидеть». Помимо обвинений Софьи в бегстве в документах той эпохи
мы найдем обвинения в адрес советников Ивана, советовавших тому подчиниться
хану и избежать столкновения с ордынцами. Об этом пишет ростовский упископ Вассиан
Ивану III: «ближних своих, иже советующих ти неблагое, отверзи их и далече
отгони, сиречь отсещи, и не послушал совета их».
К.В.
Базилевич отмечает тенденциозность летописной записи и предполагает ее более
позднее происхождение, а также других произведений, посвященных борьбе с
Ахматом – «Повести о стоянии на Угре» и «Послания на Угру» великому князю от
ростовского епископа Вассиана. Г.В. Вернадский полагает, что владыка Вассиан
действительно писал обращение к государю, но оригинальный текст позднее, скорее
всего в 1498 году, был заменен на политический памфлет. Соглашаясь с доводами
К. В. Базилевича о позднем происхождении подобных негативных оценок поведения
Софьи и части приближенных великого князя, заметим, что они не отменяют
достоверность самих событий и отношения к ним москвичей.
Разумеется,
Софья не покинула бы Москву без ведома великого князя, но вряд ли ее отъезд –
инициатива Ивана Васильевича, скорее всего государь пошел навстречу желанию
супруги, хотя оно и не пришлось ему по душе. Тем паче Софья не просто покинула
великого князя, но нашла пристанище в удельных владениях Верейско-Белозерских
князей. В Москве оставался весь двор и бояре, митрополит Геронтий, соправитель
Иван Молодой, мать государя инокиня Марфа, его дядя, правитель белозерского
уезда Михаил Андреевич Верейский, странное исключение было сделано только для
Деспины. Мы даже не знаем, последовали ли вместе с Софьей ее дети, хотя
последнее подразумевается, мы не имеем данных на этот счет. Как бы ни были
предубеждены против Софьи позднейшие авторы, вряд ли в 1480 году москвичи, и
без того настроенные против Софьи, оставили ее отъезд без язвительных
комментариев.
Разброд
среди государевых советников также вряд ли можно отнести к выдумкам. Упоминания
о них встречаются в различных источниках. «Тогда же была многа размышлениа во
многих человецех: овии тщахуся до крове и до смерти с поганными братися; овии
же на бегство умышляху, своего живота щадяще, Землей же Русстей предателей
хотяху явитися, а безеерменом норовники», – сообщает Никоновская летопись.
Старомосковские бояре, как столетие назад Вельяминовы, опасались полного
разрыва с Ордой. Одним из таких «норовников» предстает приближенный Ивана III
Григорий Мамон из старомосковского рода Нетлмчей. Старомосковских бояр
встречаем и среди сторонников Софьи: так, на Белоозеро Деспину сопровождали
Василий Борисович Тучков и Андрей Михайлович Плещеев.
А.
А. Зимин полагает, что «побег Софьи вызвал неудовольствие у части московской
знати». Очевидно, что к этой части принадлежали Патрикеевы и их сторонники.
Впрочем, в то же время опрометчивый поступок Софьи дал повод бросить тень на
грекиню и ее окружение. В Боярской думе образца 1475 года было равное число и
Патрикеевых, и Морозовых – по трое. Братья Василий и Иван Тучко еще с 60-х
годов занимали ключевые позиции и в Думе, и при дворце. Но возрастающее влияние
Патрикеевых заставило их задуматься о своем политическом будущем. С
рождением Василия Деспина превратилась в центр притяжения сил, которые мы будем
условно называть «партией реванша», что и Заставило «партию власти» перейти к
более активным действиям.
В
1482 году после женитьбы Ивана Молодого и перехода на московскую службу Федора
Вельского позиции Патрикеевых еще более укрепляются, а оппоненты терпят первые
поражения. Около 1483 года великий князь повелел распустить дворы братьев Тучко
Морозовых, еще одного Морозова – Михаила Яковлевича Русалки и других
старомосковских родов. Отношение великого князя к Деспине явно переменилось к
худшему. Со всей очевидностью неблаговоление великого князя проявилось в 1483
году, после того как у Елены Волошанки и Ивана Молодого родился сын Димитрий. В
свое время Софье было разрешено носить украшения первой жены великого князя
Марии Тверской – «саженья» с каменьями и жемчугом, теперь великий князь
потребовал от Деспины вернуть драгоценности, дабы передать их невестке.
Гордая
Софья, безусловно, по достоинству оценила издевательский подтекст и
символическое значение этой передачи. Бесконечно одинокая и чужая в Москве, она
долгих шесть лет страстно ждала рождения мальчика, который при удачном стечении
обстоятельств мог наследовать русский престол. В Шумиловском списке Никоновской
летописи содержится рассказ «О чюдесном зачатии и рождении великого князя
Василия Ивановича», в котором говорится о том, что Софья родила «три дочери
изрядны, сына же тогда не успе роди не единаго». Летописец сообщает, что
супруги «о сем скорбь имяху и Бога моляху, дабы даровал имъ сынове родити в
наследие царству своему, еже и получиша». Странно, что Иван Васильевич
переживает об отсутствие наследника, который у него в то время уже был
(очевидно, это вставка более позднего периода), а вот чувства Софьи вполне
понятны.
Три
года спустя после рождения сына Василия великий князь демонстративно выразил
предпочтение появившемуся на свет внуку и его матери. Унижением эпизод с
драгоценностями не ограничился. Выяснилось, что отдавать Софье Фоминичне
нечего, «понеже бо много истеряла». Кроме того, великокняжеские «саженья»
Деспина передала своей племяннице Марии Палеолог, бывшей замужем за князем Василием
Верейским. Итальянский финансист, способствовавший передаче, был арестован,
Мария и Василий Верейские бежали в Литву. Похоже, что Софья и ее приближенные
пострадали не от спонтанно возникшего пожелания Ивана Васильевича, а от
хитроумной интриги, воскрешающей в памяти хрестоматийную историю с подвесками
из «Трех мушкетеров». Недруги великой княгини, узнав о том, что Софья
своевольно распорядилась драгоценностями, надоумили государя потребовать их у
жены, прекрасно представляя возможные последствия этого шага.
По
мнению Л. В. Черепнина, ситуация с саженьями отразила реальное взаимотношение
политических сил в Москве: намечался блок с Литвой Твери и московских удельных
князей, и эти оппозиционные элементы завязали отношения с Софьей Палеолог.
Недаром после побега Василия Михайловича Верейского Иван велел арестовать
каких-то иноземцев, возможно близких к Софье Палеолог. Передача «сажений» Марии
Тверской Елене Волошанке означало признание прав Ивана Молодого на тверское
княжение. Эти замыслы должны были вызвать протесты Софьи Палеолог, которая
вступила в оппозиционный по отношению к государю блок, так как закрепление за
линией Ивана Молодого великого княжения лишало прав Василия.
Вскрывшийся
проступок дискредитировал Софью и нанес серьезный удар по ее окружению, и
прежде всего Морозовым, которые и после инцидента с «саженьями» продолжали
держаться Софьи. Например, третий «думец» из морозовского рода – Григорий
Васильевич оставался у великой княгини осенью 1485 года, когда Иван Васильевич
во главе войска выступил в поход на Тверь. В 1485 году братья Тучко Морозовы
были «поиманы». А.А. Зимин полагает, что их опала связана с укреплением позиций
Ивана Молодого и ухудшением положения при великокняжеском дворе Софьи. Клан
Морозовых потерпел сокрушительное поражение. Следующее поколение рода начало
свою думскую карьеру не с боярства, а с чина окольничьих. Однако борьба между
«аборигенами» и «выезжанами» только начиналась.
|