И должно быть, не раз вспоминал он в эти дни исполненные
горечи слова Василия Великого: «Если человек духовный хотя несколько уклоняется
от совершенства, тотчас все, даже прежде со всем жаром хвалившие его и удивлявшиеся
ему, делаются жестокими обвинителями… И если увидят подвижника, который не
вовсе не щадит тела, но хотя в чем-нибудь удовлетворяет настоящей своей
потребности, — всех злословят, на всех клевещут, всех называют какими-то
многоядцами и прожорливыми» (38, 409–411).
Огромное нервное напряжение, которое испытал Сергий в
Переяславле, не прошло даром. Вероятно, именно оно и было причиной того, что,
вернувшись на Маковец, он тяжело занемог. «Того же лета болезнь бысть тяжка преподобному
Сергию игумену, а разболеся и на постеле ляже в Великое говение на второй
неделе (с 11 по 18 марта. — Н. Б.), и нача омогатися и со одра
воста на Семень день (1 сентября. — Н. Б.), а всю весну и все лето
в болезне велице лежал» (17, 21–22).
(Исследователи летописания полагают, что известие о
болезни Сергия, как и другие сообщения о событиях на Маковце, попали в летопись
из краткой хроники, которая велась при Сергии в самом Троицком монастыре (86,
363). Она сохранилась до наших дней лишь в виде фрагментов, рассеянных по
различным летописным сводам (139, 9).)
За те шесть месяцев, которые Сергий пролежал «на
одре», произошло немало важных событий, каждое из которых, словно звено в цепи,
тянуло за собой последующие.
В марте 1375 года состоялся еще один княжеский съезд в
Переяславле. Оба Дмитрия, московский и нижегородский, подтвердили свою
решимость вместе бороться с Ордой.
Сын Дмитрия Константиновича князь Василий —
разумеется, с ведома отца — 31 марта 1375 года велел своим дружинникам
уничтожить большой отряд татар («посольство»), присланный Мамаем в Нижний
Новгород. Эта жестокая акция прошла не совсем удачно: татары во главе со своим
предводителем Сарайкой оказали ожесточенное сопротивление. Они захватили
епископский двор, подожгли его и чуть не застрелили самого владыку Дионисия —
«и пусти на нь стрелу; и пришед стрела коснуся перьем епископа токмо в край
подола монатьи его» (20, 115).
Однако конец «поганых» был предрешен — «ту вси избиени
быша и ни един от них не избысть». Отныне все мосты к соглашению с Мамаем для
суздальских Константиновичей были сожжены. Татары никому не прощали убийства
своих послов, считая это тяжелейшим оскорблением. Именно в этом, вероятно, и
заключался главный смысл уничтожения Сарайки и его воинов: их кровью был
скреплен союз двух Дмитриев.
Осторожный Мамай не спешил двинуть на Русь свою
ослабленную моровым поветрием армию. Летом 1375 года, узнав о гибели Сарайки,
он ограничился набегом на южные окраины нижегородских земель. Мамай надеялся,
что московско-нижегородский союз окажется недолговечным. Весь опыт ордынской
дипломатии учил тому, что русские ненавидят друг друга еще сильнее, чем
«поганых». Кроме того, правитель Орды ожидал, что у князя Дмитрия Ивановича
вспыхнет война либо с Литвой, либо с Тверью. Эта война свяжет московскую боевую
силу. И тогда он легко разгромит нижегородских князей, а вслед за тем и самого
Дмитрия Ивановича. Несомненно, в 1375 году Мамай использовал все возможности
ордынской дипломатии и разведки для того, чтобы разжечь вражду среди русских
князей, поднять Ольгерда на новый поход к Москве.
Ход событий во многом оправдал ожидания Мамая. Первым
дало трещину единство московского боярства. 5 марта 1375 года перебежал в Тверь
сын последнего московского тысяцкого Иван Вельяминов. Вместе с ним ушел к
Михаилу и купец Некомат Сурожанин. Вероятно, именно этот богатый грек, торговые
интересы которого были связаны с Крымом и Степью, был «резидентом» ордынской
разведки в Москве.
Брат Сергия Стефан некогда был духовником всего
семейства Вельяминовых. Да и сам игумен, несомненно, был хорошо знаком с
перебежчиком. И потому весть о его измене поразила «старца». Вероятно, именно
она стала той «последней каплей», которая переполнила чашу. Случайно ли, что
болезнь подкосила Сергия как раз в те дни, когда он узнал о бегстве Ивана в
Тверь?
Измена Вельяминова нанесла серьезный ущерб московскому
делу. Несомненно, он рассказал Михаилу Тверскому о планах Дмитрия, об итогах
двух переяславских съездов. Другой перебежчик, Некомат Сурожанин, посулил
тверскому князю поддержку со стороны Мамая и ярлык на великое княжение
Владимирское. Обсудив положение со своими ближними боярами, Михаил отправил
Некомата и Вельяминова в Орду, к Мамаю, а сам не мешкая поехал на переговоры с
Ольгердом. Неизвестно, что пообещали Михаилу в Литве. Однако, как только
Некомат вернулся в Тверь с обещанным ярлыком, тверской князь немедленно начал
войну с Москвой. Его наместники, изгнав москвичей, водворились в Торжке и
Угличе. Прибывший в Тверь вместе с Некоматом ханский посол Ачихожа поощрял
Михаила смелее наступать на владения Дмитрия Ивановича.
Можно представить себе, как взбешен был московский
князь, узнав об измене Ивана Вельяминова. Однако он сумел взять себя в руки и
не стал преследовать всех родичей Вельяминовых. В свою очередь, те отреклись от
Ивана, обязались прекратить с ним всякое общение. Тем и кончилось дело на Боровицком
холме. Раскол внутри московского боярства, которого так ждали недруги Дмитрия,
не состоялся. Летом 1375 года вся его корпоративная мощь была поставлена на
службу общей цели — покорению Твери.
Москвичи давно и основательно готовились к этой войне.
На сей раз разгром Михаила должен был быть сокрушительным. Без этого трудно
было надеяться на успех в борьбе с Мамаем.
В конце июня 1375 года князья Дмитрий Иванович и
Владимир Серпуховской выступили на Тверь. В походе участвовали дружины
суздальских, ростовских, ярославских, белозерских, моложских, стародубских
князей. Поднялись также князья, владения которых находились в верхнем течении
Оки и у самой литовской границы, — брянский, тарусский, новосильский,
оболенский, смоленский. На Тверь двинул свою рать и стародавний враг Михаила —
кашинский князь Василий Михайлович. Пришли по призыву Дмитрия и новгородские
ратники, «зубы скрегчюще про свою обиду», то есть сгорая жаждой мести за
разгром Торжка в 1372 году.
На общерусский характер похода указывает и то, что в
бой шли не только княжеские дружины, но и «вся сила русских городов» —
городское ополчение. Такое случалось лишь в чрезвычайных случаях. Собирая столь
грандиозное войско, князь Дмитрий исходил из того, что поход на Тверь может
перерасти в войну с Ольгердом и Мамаем, которые придут на помощь Михаилу
Тверскому.
Все участники тверского похода считали Михаила
«крамольником», прислужником «поганых». Это общее настроение отчетливо выразил
летописец: «…вси бо вознегодоваша на великого князя Михаила Александровича
Тверскаго, глаголюще: «Колико сей приводил ратью зятя своего, великого князя Литовскаго
Олгерда Гедимановича, и много зла христианом сътвори, а ныне сложися с Мамаем,
и со царем его, и со всею Ордою Мамаевою. А Мамай яростию дышит на всех нас, и
аще сему попустим, сложився с ними, имать победити всех нас» (17, 23).
5 августа 1375 года московское войско подошло к Твери,
а уже 8 августа была предпринята первая попытка взять город приступом. Однако
штурм Твери был делом весьма
сложным. Князь Михаил еще в 1369 году выстроил у
впадения Тьмаки в Волгу мощный деревянный Кремль. Стены его не боялись огня,
так как были тщательно обмазаны глиной. В 1373 году Михаил организовал
сооружение дополнительных укреплений — вала и рва от Волги до Тьмаки. Все эти
меры позволили тверичам выдержать штурм, продолжавшийся весь день 8 августа.
|