Отборные витязи Сторожевого полка исполнили свой
воинский долг. Погибнув почти до единого, они сумели прикрыть своего князя от
смертельного удара. Дважды под ним падал конь. Один раз он был ранен сам,
однако продолжал сражаться уже в рядах подоспевшего Большого полка. Наконец
силы покинули Дмитрия. Он едва успел укрыться в дубраве, за поваленным деревом,
и там потерял сознание.
Между тем битва продолжалась. Покончив со Сторожевым
полком, татары столкнулись с плотными рядами Большого полка. Стоявшие здесь
московские ополченцы в начале битвы дрогнули, заволновались, увидав несметные
полчища Мамая. Иные из них не выдержали и, гонимые страхом, «на беги обратишася».
Однако мужество Сторожевого полка и самого великого князя Дмитрия воодушевило
их. Теперь они стояли насмерть.
Убедившись, что опрокинуть Большой полк не удается,
Мамай перенес основной натиск своих войск на полк левой руки, оттеснив его к
Непрядве. Но тут во фланг татарам ударил Засадный полк под командованием
Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка. Внезапный удар русских был так
стремителен, что татары дрогнули. Ряды их смешались. И вот уже вся Мамаева рать
неудержимо покатилась назад. Близость победы удвоила силы русских. Они дружно
преследовали врага, яростно сминая любые попытки сопротивления.
После битвы посланные Владимиром воины едва отыскали
Дмитрия. Его привели в чувство. Весть о победе придала князю силы. Он поднялся,
сел на коня и вместе с братом поехал осматривать поле сражения. Вид его был
ужасен. Повсюду лежали горы трупов, стонали и кричали раненые. А высоко в небе
уже неторопливо кружили орлы…
Гонец, несший в Москву весть о победе над Мамаем,
летел как на крыльях. Можно думать, что он примчался в столицу уже на четвертый
день после сражения. Его задача облегчалась тем, что предусмотрительный князь
на всем пути от Москвы до места встречи с Мамаем через каждые 30–40 верст
оставлял заставы, где держали свежих, уже оседланных лошадей.
Князь знал: если татары победят, от скорости
продвижения этого гонца будут зависеть тысячи жизней. Если же «скоровестник»
помчит иное, радостное слово, то и в этом случае сколь дорог будет для Москвы,
для всей Руси каждый сокращенный им час томительного ожидания. Предание
Троицкого монастыря утверждает, что Сергий, «прозорливый имея дар», сообщил
своим инокам о победе в самый день битвы. Игумен назвал имена погибших князей и
бояр, совершил по ним панихиду.
Однако вкладывать меч в ножны было еще рано. Радость
победы, скорбь о погибших перемешивалась с тревогой. Дмитрий сообщал, что всего
лишь на расстоянии дневного перехода от места битвы стоит с большим войском
другой враг Москвы — великий князь литовский Ягайло. Какие планы вынашивает сын
Ольгерда? Не собирается ли он соединиться с остатками Мамаевой Орды? Не нападет
ли на сильно поредевшие полки Дмитрия? А может быть, по примеру отца Ягайло
попытается внезапно подступить к Москве? Во всяком случае, трудно было ожидать,
что замешкавшийся союзник Мамая уйдет ни с чем…
В этой тревожной, неопределенной обстановке многое
зависело от того, как поведет себя князь Олег Рязанский. Он предупредил
москвичей о замыслах Мамая, однако сам уклонился от участия в битве и теперь
имел сильное, свежее войско. Привыкнув постоянно лавировать между своими
могущественными соседями — Москвой, Ордой и Литвой, Олег и на сей раз остался
верен себе. Летом 1380 года он вел тайные переговоры с Ягайло, уверял его в
своей дружбе. Литовцы прислушивались к советам Олега, видели в нем своего
союзника.
Князь Дмитрий, отправляясь на войну с Мамаем,
позаботился о том, чтобы не портить отношений с Олегом. Московскому войску был
дан приказ, проходя через рязанскую землю, не грабить местное население. И все
же позиция Олега оставалась неопределенной, выжидательной.
Между тем разнесся слух, что Ягайло готовится к
нападению. По некоторым сведениям, его воеводы подстерегали разрозненные
русские отряды, возвращавшиеся с Куликова поля, и отбивали у них взятые в битве
трофеи. Со дня на день можно было ожидать движения главных сил Ягайло.
И тогда Дмитрий решил вновь обратиться за помощью к
Сергию.
В одной старинной рукописной книге, происходящей из
Троицкого монастыря (Стихирарь 1380 года), сохранилась интересная запись на
полях — беглые заметки для памяти, сделанные писцом под впечатлением череды
тревожных событий одного дня. Эта запись, неожиданно «вклинившаяся» в мерные
ряды богослужебных песнопений — «стихир», проливает свет на деятельность Сергия
осенью 1380 года. Вот ее содержание: «Месяца сентября в 21 день, в пяток
(пятница. — Н. Б.), на память о агиос апостола Кондрата, по
литургии почата бысть писати татрать (тетрадь. — Н. Б.) 6. В то ж
день Симоновский приездил. В то ж день келарь поехал на Резань. В то ж день
нача чернца увеща… В то ж день Исакий Андроников приехал к нам. В то ж день
весть приде, яко Литва грядуть с агаряны (татары. — Н. Б.)… В то ж
день придоша две телезе со мнозем скрипеньем в 1 час ночи» (126, 93).
Первый и, кажется, единственный исследователь этой
записи Н. А. Шляков в конце прошлого столетия предложил интересное и, на наш
взгляд, в целом верное истолкование ее исторического смысла (111,
1411–1414). Когда слухи о намерении Ягайло двинуться на Москву дошли до
князя Дмитрия, он обратился к Федору Симоновскому, племяннику Сергия. Дмитрий
просил Федора не медля поехать в Троицкий монастырь и уговорить дядю
отправиться к Олегу Рязанскому с тем, чтобы убедить его воспрепятствовать
намерениям Ягайло. Исполняя волю князя, симоновский игумен явился на Маковец и
наедине беседовал с Сергием.
Понимая, какие страшные последствия может иметь новая
вспышка «ненавистной розни мира сего», игумен согласился вмешаться в ход
событий. Сергий знал: дорога каждая минута. Однако если бы он сам отправился в
Рязань, то на одну только дорогу туда ушло бы не менее недели: пешком по
осенним дорогам он преодолевал бы за день не более 30–40 верст. Нарушить обет и
сесть на коня Сергий не мог даже в такой обстановке. Несомненно, игумен подумал
и еще об одном: может ли он покинуть своих иноков — своих «детей духовных» — на
произвол судьбы в столь тревожную годину? И не лучше ли ему оставаться на месте
и молить Богородицу вновь прийти на помощь Русской земле?
Взвесив все, Сергий решил отправить в Рязань своего
келаря — второго человека в обители после самого игумена.
Вероятно, это был тот самый келарь Илья, о кончине
которого летопись сообщает под 1384 годом. Выслушав распоряжение игумена, Илья
наскоро собрался и в тот же день поехал в Рязань. Вероятно, он имел при себе
грамоту Сергия к Олегу.
День 21 сентября 1380 года выдался в Троицком
монастыре на редкость беспокойным. Вслед за Федором Симоновским из Москвы
прибыл упомянутый в записи Исакий Андроников. По-видимому, это был инок
московского Андроникова монастыря — духовной «отрасли» Троицкой обители. Не
зная о миссии Федора, он счел своим долгом сообщить Сергию те же тревожные
вести. От него-то и узнали троицкие монахи о предполагаемом нападении Ягайло:
сам Сергий не стал раньше времени разглашать принесенные Федором новости. Встревоженные
братья не спали; и когда среди ночи у ворот обители раздался шум и скрип телег,
все переполошились.
|