Вероятно, уже тогда Сергий говорил с князем о
рязанской войне. Вскоре им пришлось вернуться к этой теме. Вот как повествует
об этом летопись: «Месяца сентября князь великий Дмитрий Иванович иде в
монастырь к живоначальной Троице, к преподобному игумену Сергию, в Радонеж; и
молебнаа совершив Господу Богу и Пречистой Богородице, и святую братью накорми
и милостыню даде, и глаголаше с молением преподобному игумену Сергию, дабы шел
от него сам преподобный игумен Сергий посольством на Рязань ко князю Олгу о
вечном мире и о любви» (17, 86). Игумен согласился исполнить просьбу
Дмитрия.
Что заставило Сергия, которому исполнился уже 71 год,
отправиться почти за три сотни верст, в Рязань?
Очевидно, в московско-рязанском споре «старец» увидел
нечто большее, чем рядовой военный эпизод. Это была затяжная и кровопролитная
княжеская усобица. Она тянулась, то затухая, то разгораясь, еще с 70-х годов
XIV века и грозила превратиться в своего рода «хроническую болезнь»
Великороссии. Русские убивали и брали в плен своих же, русских. Повторялась
история московско-тверской войны конца 60-х — первой половины 70-х годов XIV
века. Судя по успехам Олега, конца кровопролитию не было видно. Подобно тому
как прежде князья вовлекали в свои усобицы татар, теперь они звали на помощь
литовцев.
Положение в 1385 году стало настолько угрожающим, что
Сергий решил вмешаться и попытаться исцелить эту незаживающую рану. «Тоя же осени
в Филипово говение (Рождественский пост, длившийся с 15 ноября по 24 декабря. —
Н. Б.) преподобный игумен Сергий Радонежский сам ездил посольством на
Рязань ко князю Олгу Ивановичю Рязаньскому, от великого князя Дмитриа Ивановичя
Московьскаго о вечном мире и о любви, и с ним старейшиа бояре великого князя.
Преже бо того мнози ездиша к нему, и ничтоже успеша и не возмогоша утолити его;
преподобный же игумен Сергий, старец чюдный, тихими и кроткыми словесы и речми
и благоуветливыми глаголы, благодатию данною ему от Святого Духа, много
беседовав с ним о пользе души, и о мире, и о любви; князь велики же Олег
преложи сверепьство свое на кротость, и утишися, и укротися, и умилися велми
душею, устыдебося толь свята мужа, и взял с великим князем Дмитрием Ивановичем
вечный мир и любовь в род и род. И возвратися преподобный игумен Сергий с
честию и с славою многою на Москву, к великому князю Дмитрею Ивановичю, и
достойно хвалим бысть и славен и честен от всех» (17, 86–87).
Миссия Сергия послужила началом длительному миру между
Москвой и Рязанью, скрепленному браком дочери Дмитрия Софьи и сына Олега Федора
в 1387 году.
Какими «тихими и кроткыми» словами Сергий достиг своей
цели? Вероятно, это были все те же, известные в ту эпоху каждому евангельские
наставления. «Старец» призывал к смирению и единомыслию, советовал Олегу подумать
о спасении души, не стремиться на зло отвечать злом. Эти привычные слова в
устах Сергия обретали новую силу, ибо он засвидетельствовал их осуществимость
всей своей жизнью.
И быть может, князь Олег внезапно ощутил на себе эту
таинственную власть без насилия, власть кротости и доброты. Он был захвачен
величием смирения, которое открыл перед ним Сергий, и сам захотел хоть на миг
уподобиться тому, кто требовал — «любите врагов ваших» (Лука, 6, 35). Не
забудем, что Олег был человеком Средневековья — времени, когда расстояние от
чувства до поступка было значительно короче, чем в наши дни.
Неспокойно было в Великой Руси во второй половине 80-х
годов XIV века. В Твери князь Михаил перестраивал крепость — «около валу рубиша
кожух и землею насыпаша. Того ж лета (в 1387 году. — Н. Б.) и ров
копаша глубже человека». Готовясь к возможному нападению, он тайно закупил «в
немецкой земле» пушки и привез их в город.
На рязанскую землю летом 1387 года внезапным набегом
нагрянули татары и чуть было не захватили в плен самого князя Олега.
То тут, то там вновь появлялась грозная тень «черной
смерти». В 1387 году в Смоленске после ее посещения «во граде осталося точию
десять человек» (17, 93). На другой год чума посетила Новгород и Псков.
Вновь, как и в 60-е годы, началась усобица в
Суздалъско-Нижегородском княжестве. Сыновья умершего в 1383 году Дмитрия
Константиновича воевали со своим дядей — Борисом Константиновичем. Москва
вмешалась в споры суздальских князей, поддержав Дмитриевичей.
Повсюду царила тревога. Порой люди, теряя разум,
начинали уничтожать друг друга с нечеловеческой жестокостью. Смоленский князь
Святослав Иванович в 1387 году отправился в поход на отнятый литовцами
Мстиславль — древний город смоленской земли, расположенный в сотне верст к югу
от самого Смоленска. Войдя в литовские владения — жители которых, конечно же,
были русскими — смоляне принялись творить такое, что потрясло даже бесстрастного
летописца. «И много зла, идуще, учиниша земле Литовской, воюя землю Литовьскую.
Иных литовьских мужей смоляне, изымавше, мучаху различными муками и убиваху; а
иных мужей и жен и младенцов, во избах запирающе, зажигаху. А других, стену
развед храмины от высоты и до земли, меж бревен рукы въкладываху, ото угла до угла
стисняху человеки; и пониже тех других повешев, межи бревен руки въкладаше,
стисняху такоже от угла до угла; и тако висяху человеци; такоже тем образом и
до верху по всем четырем стенам сотворяху; и тако по многым храминам сотвориша
и зажигающе огнем во мнозе ярости. А младенци на копие возтыкаху, а другых,
лысты (ноги. — Н. Б.) процепивше, вешаху на жердех, аки полти
(«полоть» — половина мясной туши, разрубленная по хребту. — Н. Б.), стремглав;
нечеловечьне без милости мучаху» (17, 91).
Смоленский князь был убит под стенами Мстиславля, а
его войско рассеяно. Вскоре в Смоленск вошла чума, унесшая почти всех жителей.
В начале 1389 года вспыхнула усобица и внутри
московского княжеского дома. Беда пришла в разгар беззаботного веселья. 18
января в Дмитрове князь Владимир Серпуховской праздновал рождение сына
Ярослава. Это радостное событие пришлось на «рождественский мясоед» —
традиционное время празднеств и пиров, когда православные, одолев
предшествовавший Рождеству Христову сорокадневный Филиппов пост, разговлялись в
ожидании еще более длительного Великого поста.
Гулял на славу и любивший всякое веселье князь
Владимир. В пятницу, 26 февраля, на сороковой день после рождения сына, он
отмечал «крестины», а в субботу и воскресенье — «великое заговенье», или попросту
— Масленицу. Вот в эти-то хмельные, разгульные дни и пришла к Владимиру
недобрая весть: князь Дмитрий Иванович задумал отнять у него Дмитров и Галич.
Неизвестно, чем вызвано было это решение великого
князя. Но последствия его известны. Владимир, недаром носивший свое громкое
прозвище «Храбрый», сгоряча схватился за меч. Дмитрий принял ответные меры —
«поимани быша бояре старейший княжи Володимеровы и разведени быша вси по городом,
и седеша в нятьи, и беаху у всякого у коегождо их приставлени приставници» (20,
138).
Весть о новой княжеской распре обеспокоила «великого
старца». Она могла привести к тяжелым последствиям для всей Северо-Восточной
Руси. Впрочем, примирение князей состоялось менее чем через месяц: 25 марта
1389 года, в самый праздник Благовещения, «князь великий Дмитреи Иванович взя
мир и прощение и любовь с князем с Володимером Андреевичем» (20, 138). Можно
думать, что в таком исходе дела была и заслуга Сергия: сам он был тогда
духовником князя Дмитрия, а его любимый ученик Никон — Владимира Храброго (86,
367).
Несколько месяцев спустя, как памятник «единачеству»,
единомыслию московских князей, на Боровицком холме была заложена каменная
придворная церковь во имя Благовещения — далекий предок нынешнего
Благовещенского собора Московского Кремля.
|