Вернувшись от ханши в свой шатер, Ярослав тотчас
занедужил и, спустя семь дней, умер. Лишь на десять дней пережил он своего
соперника черниговского Михаила. «Все верили, что его там опоили, чтобы
свободнее и окончательнее завладеть его землею». Между тем на Руси и при
золотоордынском дворе опасались такого исхода, и Феодосия Игоревна,
посоветовавшись с Батыем, послала вдогон Ярославу гонца Угнея, чтобы
предупредить мужа об опасности. Но гонец опоздал...
О последних днях князя мы узнаем все от того же Плано
Карпини, который не случайно много пишет об отце Александра. Ярослав,
ознакомленный Карпини с папскими посланиями и предложениями, очевидно, как и
Даниил, не видя другого выхода из ордынской неволи, дал согласие на переговоры
с курией. Может быть, и гибель Ярослава была ускорена тем, что переводчик,
толмач — свидетель бесед князя с францисканцем, оговорил князя перед ханшей.
В Лицевом своде XVI века миниатюрист представил
исполненное горести изображение «смерти при дороге»: кони, остановившиеся у
дороги, пустые телеги, опечаленные люди и тело князя на смертном ложе. Известие
о гибели князя отозвалось на Руси: в волынской летописи прямо сказано, что
татары князя «зельем уморили»; в суздальской осторожно замечено, что он умер
«нужною» — насильственной смертью. Тело Ярослава доставили во Владимир и
похоронили в Успенском соборе.
«Слышав Олександр смерть отца своего, приеха из
Новогорода в Володимер и плакася по отце своемь». Ушел из жизни не просто отец,
а наставник и друг.
Великим князем по русскому обычаю стал брат погибшего
Святослав Всеволодович. К нему и явился во Владимир одетый в черный траурный
плащ и шапку князь Александр. Святослав утвердил сыновей Ярослава на тех же
столах, которыми они владели при отце. Беря за клинок свой меч из рук Святослава
в знак пожалования отцовских владений, Александр принимал на себя тяжелое бремя
— Новгород. Получил он и города — Переяславль, Зубцов, Нерехту, земли в Торжке
и Волоке Дамском. Но Тверь он утратил. Там сел Ярослав Ярославич, держа под
своей рукой и бывшие переяславские города — Кашин, Коснятин. Отошел от
Александра и Дмитров к новому Галичско-Дмитровскому княжеству.
По отцовскому распоряжению Александр сохранил
Переяславль. Остаться здесь он мог только с одобрения переяславских горожан.
Это был порядок, общий для всех вольных городов.
Воротившись в свою отчину, Александр созвал «всех
переяславцев» к собору святого Спаса и произнес издревле принятое в подобных
случаях обращение: «Братья переяславцы, бог позвал отца моего, а вас передал
мне, а меня поручил вам, так скажите мне, братья, хотите ли вы меня иметь
князем вместо отца моего, и готовы ли сложить свои головы за меня?» Князь был
им угоден, и они ответили: «Велми, господине, тако буди, ты наш господин, ты
Ярослав» — и целовали крест. Александр занял престол в городе, где родился. На
северо-восточном берегу Плещеева озера, в 3—4 километрах от города, Александр велел
возвести себе теремок на Ярилиной горе, где и жил с женой в короткие наезды,
пока отстраивался разоренный татаро-монголами город и княжий двор. Доныне гора
эта называется Александровой. Александр воротился в Новгород.
...Есть близ Городища в Спасо-Нередицком монастыре
одна церковь, построенная в конце XII века. По облику она маленькая, новгородская
— стены ее непомерно толсты, неровны линии и формы, грубовата кладка, но сколь
дорога она сердцу русского, какие замечательные фрески покрывают ее.
Вскоре после возвращения князя из Орды в
Спасо-Нередицком храме появилась новая фреска, посвященная Ярославу
Всеволодовичу. На синем фоне и зеленой полосе земли изображен пожилой князь с
длинной темной бородой; на нем красная с орнаментом верхняя одежда и соболья
шапка с матерчатым верхом; в правой руке он держит церковь, которую подносит
сидящему перед ним Христу. Вручение храма — символ сопричастности богу и
покойного, отца и его здравствующего сына. Между фигурами Христа и Ярослава в
мемориальной надписи есть слова: «О боголюбивый князь, второй Всеволод. Злых
обличал, добрых любил, живых кормил. О милостивец, кто может воспеть твои добродетели».
Украшая церковь фреской, посвященной памяти отца,
Александр еще не знал о новой, надвигавшейся опасности: о зловещих замыслах
Туракины. Без ведома самого Гуюка она поспешно отправила гонца на Русь, к
Александру.
С удивлением взирали новгородцы на дотоле невиданного
татарского посла, прибывшего к князю на Городище. Вскоре разнесся слух, что
Александра требуют в Каракорум, где ханша собирается «жаловать ему землю отца».
Александру был ясен коварный план ханши: покончить с ним, чтобы запугать Русь.
В то же время Александр потерял и мать: Феодосия
умерла при нем в Новгороде и погребена была подле своего сына Федора в Юрьевом
монастыре. Мать всегда остерегала Александра, советуя опасаться и Рима, и
Каракорума.
Александр оказался перед выбором — с кем идти: с
Сараем или с Каракорумом. Он выбрал правильно. Александр не поехал ко двору
ханши, хотя гонцы ее приходили с новыми грамотами, сулили земли и милости.
«Брань славна лучше есть мира стыдна», — эти
слова от века были мерилом государственной доблести князей. Однако, правя в
Новгороде, Александр лучше других видел, что одно дело война со своей братией
на Руси, где при любом исходе столы остаются русскими и православными. Теперь
же война надвигалась на Русь со всех сторон. Надо было выбирать: воевать против
всех или попытаться быть в мире со всеми, чтобы возродить Русь.
Из всего пережитого в годы татаро-монгольского
лихолетья, из борьбы с крестоносцами, из событий в Сарае и Каракоруме Александр
Ярославич вынес твердое убеждение: надо как-то перемогаться с Ордой и отбивать
приступы католических держав. Да если бы только католических...
|