На Волхове такой крепостью была Ладога. Она защищала
торговые пути от нападений с севера и служила опорным пунктом освоения Карелии,
где возник город Олонец; на западе находился основанный еще Ярославом Мудрым
Юрьев — центр новгородской власти в эстонских (чудских, как называли их на
Руси) и латвийских землях. И вот немцы теперь переименовали его в Дерпт.
Крупными городами Новгородской земли были Торжок, Великие Луки, Старая Руса,
Городец.
По берегам Невы и Финского залива новгородские бояре
собирали дань с ижорян и вожан, а на севере управляли Карелией. Ежегодная дань
поступала с земли еми — финнов и севернее, с земли саамов, вплоть до границ
Норвегии. Далеко на севере, по Терскому берегу — Кольскому полуострову Белого
моря, Заволочью, Зауралью, тянулись новгородские владения. Отовсюду стекалась в
Новгород дань — мед, воск, меха, связанные в «круглые бунты» на кольцах из
прутьев, серебро, драгоценный моржовый клык, рыба.
Великий Новгород, один из древнейших русских городов,
стоит в центре водных путей, связывавших Русь через моря Балтийское, Черное и
Каспийское с другими странами. Волховом — Ладожским озером — Невой по
Балтийскому морю новгородские купцы плыли в Швецию и мимо Вюсби (известной
гавани на острове Готланд) в другие страны Европы — Польское поморье, Германию,
Данию, вплоть до Англии и Италии.
Вел из Новгорода на запад и торговый путь по суше —
через Юрьев к Двине и далее к Неману и Висле — в Пруссию. По реке Ловать,
пробираясь волоком на Днепр, направлялись новгородские суда в Черное море,
заходили в киевское Олешье, в устье Днепра, Белгород и Галич — на Днестре,
Малый Галич — на Дунае и шли морем далее, вдоль болгарских берегов в Константинополь,
где до разорения крестоносцами был русский квартал — жили купцы, стояла церковь
святого Георгия. По рекам Мета и Тверца плыли новгородские купцы к Волге, а по
ней через Низ или Понизье — как называли они владения владимиро-суздальских
князей — в Каспийское море. На Каспийском побережье они торговали с купцами
Средней Азии — Самарканда, Бухары, а также арабского Востока.
Таков Новгород. Ни Любек, ни Бремен не идут с ним в
сравнение, ни даже Венеция и Генуя, владения которых велики, но лоскутны.
Не диво, что Новгород — вольный город и тирании не
терпит. Править в нем нелегко, силой его не согнешь. Андрей Боголюбский
пробовал и «добром и лихом», пришел было чуть ли не со всей. Русью, но три дня
воевал, а на четвертый был бит. День победы над ним новгородцы доныне отмечают
как праздник. О Липицкой битве и вспоминать не хочется. Один срам. Отец оттуда
едва голову унес.
...Княжичам сопутствовал равномерный ритм городской
стены, с чередующимися башнями, воротами, кое-где с церквами над ними. Каменные
декоративные кресты на стене, маковицы церквей — все это сурово, живописно, неприступно.
За укреплениями жило более 40 тысяч горожан, да еще монастыри, да пригороды...
В Новгороде и вокруг него был 21 мужской и женский монастырь — втрое больше,
чем во Владимире, а в отчем Переяслав-ле — всего один. Есть среди них такие,
что известны и в Суздальской земле, например Хутынский, из него вышло немало
видных деятелей аристократического монашества, в том числе Добрыня Ядрейкович,
автор «Повести о падении Константинополя».
Федор Данилович не уставал повторять своим княжичам:
надо знать город, чтобы удержать его зыбкий стол. Стена-то вокруг одна, да не
ею держится единство Господина Великого Новгорода.
Говорят, что на Великом мосту прежде сталкивались
только жители противолежащих сторон.
Теперь не так: расположенный на Софийской стороне
Наревский конец с его аристократической Прусской улицей нередко поддерживает
Торговую, и межи разделяют уже не стороны города, а проходят по частоколам
усадеб одной и той же улицы. Новгород не так уж твердо спаян — есть в нем как
бы изолированные поселки: на Софийской стороне между Людиным и Наревским
концами лежит малонаселенное Загородье, лишь окаймленное Прусской и Чудинцевой
улицами, между собой почти не соединенными; да и на Торговой стороне концы
Словенский и Плотницкий тоже разделены.
Все эти внутренние швы должен различать княжич и уметь
использовать. Конечно, если задумает здесь усидеть. Ведь не только стены города
замкнуты для суздальских дружин, но тут даже календарь свой, не как у людей: в
Суздалыцине год считали и праздновали с 1 сентября, а в Новгороде с 1 марта.
Здесь люди как будто и жили быстрее.
Все дома смотрели на Александра — богатые отсвечивали
стеклом и слюдой, бедные — тускло мерцали окошками, затянутыми рыбьим пузырем.
К богатым подается вода по отводным трубам из деревянных долбленых колод,
длиной до восьми метров, бедные — тянутся к колодцам и реке. Богатые дворы
мощены, скот — в открытых загонах, бедные — тонут в грязи. У богатых — сады и
цветут ирисы. Дома новгородцев в большинстве деревянные, двухэтажные,
украшенные резьбой. Улицы вымощены плотно скрепленными толстыми плахами.
Самодовольные новгородцы говорят, что плах этих под землей не один слой, а
больше десятка, что улицу Великую начали мостить еще при великой княгине Ольге
в 953 году, когда ни Владимира, ни Ростова и в помине не было.
Вечевая площадь испокон веку мостилась коровьими
челюстями с обрубленными выступами. Никто не знал почему, но обычай жил. Улицы
полны шумного народа — кругом ремесленный и торговый люд, озорной и деловой,
город Садко Сытныча и Василия Буслаева. Смерды, как и на Суздалыцине, в
короткополых, выше колен, кафтанах и в матерчатых, закругленных шапках, со
светлыми косыми отворотами; правда, здесь они не в лаптях, а в кожаных мягких
поршнях, без каблуков. У многих в ухе серьга. На женщинах стеклянные бусы,
витые и пластинчатые браслеты.
|