Княжич, осматривающий город под надзором
дядьки-кормильца Федора Даниловича, для них не в диковину: князей тут и
княжичей меняют как рукавицы. Это город кузнецов, плотников, ювелиров,
сапожников. С кем они — тому править трудно, но воевать легко. На торгу полно
стальных и железных товаров — от кос до панцирей, от сверл до кольчуг, от
напильников до мечей... Тут продают и затейливые механизмы: воздуходувные мехи,
ручные мельницы, весы, токарные и ткацкие станки, а также блоки, ролики,
подшипники, оси, валы... В особом ряду торгуют смолой, дегтем, углем, золой,
поташом, красками, серой, селитрой, железным купоросом... Лежат навалом
глиняные горшки, и плошки, и рукомойники с причудливыми носиками... Пестреют
тонкие резные поделки из кости — шахматы, шашки, печатки, игрушки... На
пустырях сверстники Александра гоняют кожаный, туго набитый шерстью или мохом
мяч.
...Посетили княжичи и главные монастыри.
Монастыри в Новгороде — немалая сила. Глава черного
монастырского духовенства — новгородский архимандрит был членом боярского
совета, господы, ежегодно переизбирался вечем, а жил в Юрьевском монастыре,
окруженном маленькими, но увесистыми однокупольными церквушками, похожими на
каменные избы. Они десятками разбросаны по всему городу — епископские,
боярские, купеческие, уличанские, не говоря уже об обыден-ских — возведенных об
одном дне, чтобы унять поветрие, прекратить засуху — ведь «хлеб не земля родит,
а небо» — все от. бога. Славны эти церквушки искусством живописи, но как все
это далеко от привычных Александру торжественных суздальских храмов. Пять
монастырей стояли во главе духовенства городских концов. С ними надо ладить:
они воздействуют на мнение народное, от которого здесь многое зависит.
У всех монастырей и церквей свои почитаемые святые,
свои росписи, o свои истории. Иногда эти предания весьма удивительны. К
примеру, как возник Антониев монастырь. Если верить его клирикам, однажды
новгородцы увидели на безлюдном берегу Волхова человека, молившегося на камне.
Когда он был допущен к владыке новгородскому Никите, то поведал дивную историю,
будто приплыл на этом камне из Рима. Никита радостно выслушал его и разрешил соорудить
монастырь на том месте, где прибило камень. А тут подоспела и бочка с
ценностями и церковной утварью, брошенная Антонием в море перед отплытием.
Предприимчивый путешественник купил землю, и вскоре был готов огромный каменный
собор, который расписали фресками. Антоний через четверть века после прибытия
сделался игуменом.
Так чудом, а не скопидомным стяжанием и разорением
«простцев» создавались, оказывается, монастыри.
...Ярославу Всеволодовичу было не до сыновей. Они то и
дело провожали его в походы. Видели отцову дружину уходящей на литовцев,
которые, скрыто пройдя сквозь полоцкие земли, пограбили Торопецкую и
Новоторжскую волости. Потом он ушел в южную Финляндию, которой грозила Швеция,
а вскоре уплыл на судах-насадах * в Карелию защищать Исады и Олонец.
Противоборствуя Швеции, Ярослав послал своих
дружинников и попов, чтобы обратить в православную веру Карелию. Видимо,
Ярослав знал, что папская курия защищала в Финляндии и Карелии интересы
католических крестоносцев и что еще папа Иннокентий III направил сюда в
качестве епископа английского доминиканца Томаса. Крестив Карелию, Ярослав
лишал Швецию предлога для крестового похода.
Поначалу у Александра с братом было вдоволь времени,
чтобы узнавать и учиться понимать жизнь Великого Новгорода.
Пока князь воевал, архиепископ Антоний вершил свои
церковные дела. Александр мог побывать и на торжествах освящения и закладки
Двух новых церквей и осмотреть только что законченную роспись храма Сорока
мучеников в Наревском конце на Щеркове улице. Мастер Вячеслав Прокшинич, внук Малышев,
строил этот каменный храм долго, чуть не тридцать лет, и вот теперь наконец
церковь была расписана. Стенопись Вячеслава одушевила библейскими образами
немые стены, внесла мысль и единство в его архитектурный строй.
Церковь утверждала свою веру, искореняя инакомыслящих.
По решению боярского совета на Ярославово дворище как-то вывели четырех волхвов
и, объявив их вину в поговорах (колдовстве), привязали к столбам и сожгли на огромном
костре при молчаливом внимании большой толпы. А доказана вина кудесников или
нет — никому не известно, дело это темное, если сам владычный летописец записал
— «а бог весть».
Неугодны церкви были и скоморохи, но народ стоял за
них. Толпы людей сбирались на их хитрые забавы, глядя, как «иной, привязав
вервь ко кресту церковному, а другой конец отнесет далече к земным людям и с
церкви по той сбегает вниз, единою рукою за конец верви той держась, а в другой
руке держаще меч наг»; «а иный летает с церкви или с высоких палат, полотняные
крилы имея»; «а ин обвився мокрым полотном борется с лютым зверем» — леопардом;
«а ин нагим идет во огнь». Словом, было что посмотреть.
...Ярослав, используя свои военные успехи, старался
попрочнее укорениться в Новгороде. И посадник, и тысяцкий были свои люди, но
вот владыка мозолил ему глаза.
Антоний был человек известный. Новгородский дипломат
в. прошлом, боярин Добрыня Ядрейкович, он был очевидцем варварского разорения
столицы Византийской империи. «Второй Рим» — Константинополь, патриарший 1
центр и оплот православной церкви — пал в 1204 году под мечами вероломных
рыцарей. Это известие ошеломило Русь. Воротившись на Русь с куском «гроба
господня» (этот прихваченный в суматохе кусок едва ли не единственная добыча
Руси от крестовых походов), Добрыня написал повесть о происшедшем. Она
привлекала широтой взгляда на события, хорошим знакомством с окрестными
странами. Повесть эта не раз переписывалась, была читаема и в суздальской
княжеской среде — здешним князьям была созвучна мысль о гибели Византии «от
свады императоров». Разделяли они и осуждение неправых действий крестоносцев.
Русь сохранила церковно-политические связи с уцелевшей частью империи и ее
новой столицей Никеей.
Развалины Константинополя стали центром Латинской
империи — недолговечного символа папского торжества.
|