Ярослав был человеком быстрых решений. Его гонцы
помчались в Суздалыцину, и вскоре изумленные новгородцы увидели переяславские
полки, которые раскинули шатры на Городище, поселились по дворам Торговой стороны.
На запрос боярского совета Ярослав ответил кратко: «Хочу идти на Ригу». Этому мало
кто поверил: считали, что поход будет на Псков. Постой полков вызвал
дороговизну на хлеб, мясо, рыбу. Город жил привозом окрестных деревень, запасы
зерна всегда были ограничены. Чтобы исправить дело, Ярослав распорядился ввести
натуральный сбор, а когда сельская округа стала противиться побору, он послал
своих судей по волостям.
Эти действия нарушали местный закон — новгородскую
«Правду», и были чреваты острым столкновением с HOBгородской республикой. Бояре
тяготились слишком энергичным князем.
Повод избавиться от Ярослава вскоре нашелся. Опасаясь
Ярослава, псковичи поспешили заключить в 1228 году отдельный договор с Ригой.
По условиям договора Псков порвал союз с Новгородом, обязался не вмешиваться в
немецко-новгородские войны и даже признавал крестоносцев своими союзниками в
случае нападения на него новгородцев. В знак прочности договора в Ригу были
посланы 40 мужей в заложники, а в Псков призван союзный отряд немцев и
вассальных им эстонцев, латышей и ливов.
«Тобе, княже, кланяемся и братьям-новгородцам, —
внятно и холодно читал на вече посланец-грек псковскую грамоту, — в поход
не идем и братьи своей не выдаем; а с рижанами мы мир взяли. Вы к Ревелю
ходивши, серебро взяли, а сами ушли в Новгород, а города не взяли и договора не
было; и у Вендена — также и у Оденпе — также; а за это немцы нашу братью
перебили ва озере, а других увели в полон, а вы учините раздор — да прочь; а
если на нас замыслили, то мы против вас со святой богородицей; уж вы лучше нас
иссеките, а жен и детей заберите себе, словно поганые; то вам кланяемся».
Чем дальше читал поп-гонец эту сухую, по-северному
скупую на слова грамоту, тем яснее становилась Александру пагубность боярского
самовластия. Распри бояр с отцом подрывали мощь Руси, ослабляли ее устои в
Прибалтийских землях.
Выслушав псковскую грамоту с отказом выдать «братью
свою», боярский совет заявил Ярославу: «Мы без своих братьев, без псковичей, не
пойдем на Ригу, а тебе, княже, кланяемся».
Александр слушал, как князь долго спорил с боярами и
«много понуждал» их, но тщетно. Тогда отец отдравил свои полки в Суздалыцину, и
сам, разгневанный, вместе с княгиней Феодосией покинул Новгород. Но сыновей Федора
и Александра с их пестуном, дядькой Федором Даниловичем, и тиуном князь
оставил, давая понять, что разрыв этот не окончательный. Тиун охранял хозяйство
двора, следил за княжой долей пошлин в Новгороде, Торжке, Волоке от торга и
заменял князя в суде по торговым делам. Этот суд вершил новгородский тысяцкий
при его участии. Юные князья-наместники по совету дядьки пользовались печатью
отца при скреплении актов, выработанных совместно с посадником, а тиун имел
собственную печать. Церковный суд был делом владыки, за ним надзирал киевский
митрополит.
Ярослав хорошо знал Новгород, Александру еще
предстояло его узнать.
До княжичей на Городище доходили вести одна другой
горше.. С уходом князя настал черед его приспешника — владыки. Новгородские
бояре ловко воспользовались недовольством, поборами и дороговизной, которые
усугубил неурожай. Осенью «с середины августа наиде большой дождь и лил день и
ночь», до начала декабря «не видели светлого дня, не удалось людям ни сена
добыть, ни нив возделать». Тогда-то бояре и пустили среди парода молву, будто и
дождю и затяжному теплу виной владыка Арсений, который незаконно, за взятку
князю, выпроводил Антония. Подзадоренная суеверная толпа окружила дом
архиепископа и «аки злодея» вытолкала его в шею с владычного двора. Едва
избежав смерти, он заперся в Софийском соборе, а когда страсти поутихли, тайком
скрылся в Хутынский монастырь. Поутру возбужденные горожане привезли оттуда не
менее напуганного Антония и вновь возвели его в архиепископы, приставив к нему,
двух соправителей.
Волнение ширилось. Вооруженные горожане прямо с веча
бросились громить дворы тысяцкого, других сторонников князя, его владыки. Стихийно
разрастаясь, движение обратилось против бояр, и «бысть мятеж в городе велик».
Он охватил и села, откуда смерды, гонимые неурожаем и страхом голода,
скрывались в соседние земли, а те, что оставались, наотрез отказывались платить
господам положенную подать.
Нарушался весь порядок мира сего: князь не воевал,
владыка не молился, пахарь отказывался пахать.
Стараясь сладить с горожанами, бояре поставили нового
тысяцкого и направили послов в Переяславль. «Приходи к нам, — заявили
послы, — поборы отмени, судей по волости тебе не слать; на всей воле пашей
и на всех грамотах Ярославлих — ты наш князь; или — ты собе, а мы собе».
Ярослав отказался принять эти условия. Тем самым была решена и судьба его
сыновей.
Тайно, ночью 20 февраля 1229 года, дядька и тиун, забрав
княжичей, бежали из Новгорода во Владимир, где находился тогда отец. Александр
впервые стал жертвой своеволия бояр, которое так гневно осуждалось в придворных
кругах его княжества. Поражала и ловкость, с которой враждебные бояре использовали
недовольство городской бедноты — «черных» людей.
Утром бояре оповестили вече о бегстве княжичей и
провели на нем такое решение: «Кто злое замыслил против святой Софии, тот и
бежал, а мы их не гнали, а наказывали своих собратьев; а князю мы не причинили
никакого зла; и пусть им будет бог и крест честной, а мы себе князя промыслим».
Бояре имели в виду черниговского князя Михаила
Всеволодовича. В ту пору Чернигов, один из крупнейших городов, был главным
соперником владимиро-суздальских князей в борьбе и за новгородский и за
киевский столы. Михаил поспешил в Новгород и принял власть «на всей воле
новгородской». Народное недовольство было в разгаре, а крестьяне и беднота,
спасаясь от поборов, целыми семьями бежали из пределов республики: «...и полны
были чужие города и страны нашими братьями и сестрами», — читаем в
летописи. Нужно было срочно что-то предпринять. Князь освободил на 5 лет от
даней беглых крестьян, которые вернутся в родные места, и подтвердил прежние
уставы об уплате дани теми, кто сёл не покидал.
|