По столь же неотменному обычаю новый человек, вышедший
из «сени», то есть тени, тьмы небытия на свет жизни, на восьмой день своего
пребывания в этом свете принимал крещение.
Ярко горели свечи, прилепленные к краю налитой теплой
водой купели. Со свечами в руках, в праздничной одежде торжественно стояли
родные и близкие. Негромко и значительно звучало речитативное напевное чтение,
изредка прерываемое строгим унисонным пением… Тут получил наш новорожденный
неведомое теперь имя, с которым ему пришлось расстаться, чтобы принять
монашеское — Андрей.
Монастырский обычай при пострижении давать имя, чаще
всего начинающееся на ту же букву, что и мирское, свидетельствует нам, что при
крещении нарекли Рублева, может быть, Алексеем или Александром, Афанасием или Антонием,
или еще каким-нибудь уже редким именем — сто тридцать шесть мужских имен,
начинающихся на первую букву алфавита, насчитывает древний русский календарь —
святцы.
Наречение имени мыслилось людьми того времени первой
связью с вечностью. Потому существовал обычай называть новорожденного именем
того святого, чья память приходится на день его рождения или ближайшие дни, поскольку,
получая имя святого и с ним вместе календарные именины, человек обретал в его
лице своего покровителя и заступника.
Эта мыслимая связь представлялась началом еще более
глубоких и таинственных приобщений к вечности.
Исконная жажда всех времен преодолеть зло смерти
стояла за этим таинством. Его венцом было шествие по кругу — древнему символу
вечности — участников обряда с зажженными свечами и ребенком на руках.
С этого шествия для Рублева, как и для бесчисленного
сонма людей, его современников, живших за столетия до него или столетия спустя,
начиналось вхождение в круг определенных воззрений, традиций, обрядов,
впечатлений от чтения, от произведений искусства, вхождение в ту культуру,
впитываемую «от младых ногтей», преемником, носителем и выдающимся творцом
которой ему суждено было стать. Без этого основания, связующего огромную эпоху
в жизни человечества, большинству современных людей не понять ни содержания, ни
формы средневекового искусства вообще и Рублева в частности. Сейчас очень важно
представить себе, как складывалось с детства сознание художника, какие
впечатления его созидали. Но еще важнее понять прошлое страны, где ему суждено
было родиться, потому что каждая человеческая судьба сплетена с историческими
судьбами Родины. Рождаясь на свет, человек включается в движение, в поток
истории, истоки которого теряются в дали веков.
Человек рождается на земле обжитой, в среде, которая
хранит опыт, память, убеждения многих поколений. Он — плод, вырастающий, когда
приходят ему времена и сроки, на древнем многовековом древе народной жизни. Он
плоть от плоти длящегося веками единства — истории своего народа. Его предки,
современники и потомки напитаны единой живительной влагой, добытой из глубин
матери-земли. Одно солнце веками согревало сменявшие друг друга поколения и
несло жизнь и свет, потому что без этого света, льющегося с небесной высоты,
нельзя жить могучему древу…
Как бы ни рознились в частностях суждения историков об
эпохе Рублева, общий знаменатель научного взгляда на ее сущность давно
установлен. То было время напряженное и героическое, когда до самых потаенных
своих глубин всколыхнулось и осветилось светом одной общей идеи все
национальное бытие русского народа.
Рублеву суждено будет стать современником событий,
подобных весеннему обновлению после холодной жестокой зимы. Эта весна, как и
всякая весна, начиналась с почти незаметных, тихих примет. Синело ярче небо,
малыми минутами, но неуклонно прибавлялся день. Наступало время звенеть первой
капели… Суровой зиме уподобляли иноплеменное и иноверное ордынское иго. В те
заглушные, темные десятилетия в русском народе не погас защищенный терпением и
упорством огонек самосознания, верности прошлому и уверенности в будущем.
Сохранив язык и культуру, веру прадедов, русские люди из поколения в поколение
подготавливали час, когда таимое пламя, ярко вспыхнув, очистило бы землю от
вражеской нечисти. XIV и XV столетия стали временем обновления и расцвета
государственной и культурной жизни русского народа. Нелегко далось это
обновление нашим предкам. Трагические и жестокие события потрясали Русь тех
времен. Но вызревал зримый плод усилий и горения многих поколений. А прежде «бе
скорбь и туга и печаль…».
Из глубины веков в прапамяти русского человека
хранилось подтверждаемое опытом истории ощущение опасности, которая грозила
самому его бытию с Востока, из степи. Хазары, печенеги, половцы, а потом «язык
незнаемый», страшный — Орда.
|