Собор 1551 г. во многом напоминал собор 1503 г. Как и
полвека назад, глава феодального государства поставил перед церковным
руководством вопрос о законности монастырского землевладения. Однако, как
некогда его дед Иван III, молодой царь и его советники из числа немногих
уцелевших к этому времени нестяжателей натолкнулись на дружное негодование
иосифлянского большинства собора. В ответе царю иерархи выразились весьма
решительно: «Аще ли кто, забыв страх божий и заповеди святых отцов, дерзнет
таковое сотворити (отнять у монастырей их вотчины. — Н. Б.) ... да будут
отлучены от церкви».
Потерпев неудачу в главном вопросе, царь все же
заставил Макария и его окружение пойти на некоторые уступки. Уже после
завершения работы собора было объявлено, «что впредь архиепископам и епископам
и монастырям вотчин без царева ... ведома и без докладу не покупати ни у кого.
А князьям и детям боярским и всяким людям вотчин без докладу им не продавать. А
кто купит, или кто продаст вотчину без докладу, и у тех, кто купит, денги
пропали, а у продавца — вотчина. А взяти вотчину на государя и великого князя
безденежно».
Столкновение с царем по вопросу о монастырских
вотчинах не сказалось на положении Макария. Напротив, царь вскоре выдает на
расправу иосифлянам последних нестяжателей. В 1554 г. их предводитель, игумен
Троице-Сергиева монастыря Артемий, был сослан в Соловки.
Расправа с Артемием — яркий пример того, какими
средствами стоявшие у власти иосифляне, в том числе и митрополит Макарий,
расправлялись со своими противниками из среды черного духовенства. Московский
вольнодумец Матвей Башкин, оказавшись под следствием по подозрению в ереси,
назвал Артемия в числе своих единомышленников. На очной ставке Артемий отверг
показания Башкина. Тогда сыскан был новый свидетель—бывший ферапонтов-ский
игумен Нектарий. Он обвинил Артемия в терпимости к новгородским еретикам, в
сочувствии к «латыни» и «немецкой вере», а также в критике писаний Иосифа
Волоцкого. Нашлись и еще свидетели против Артемия. Впрочем, некоторые из них в
ходе процесса отказались от своих показаний. Главным обвинителем и одновременно
судьей выступал сам митрополит Макарий.
Старый нестяжатель на суде держался твердо и с
достоинством. Когда стало ясно, что Макарий и возглавляемый им собор намерены
осудить Артемия на смерть, в дело вмешался Иван IV. Памятуя о давних симпатиях
московских государей к нестяжателям, царь велел сохранить ему жизнь. Артемий
был приговорен к ссылке в Соловецкий монастырь, где должен был содержаться в одиночной,
«молчательной келье». Ему было запрещено говорить и писать, получать письма и
посылки. Особый монах-надзиратель постоянно следил за тем, чем он занимается в
своем «узилище». Лишь сам игумен имел право беседовать с Артемием, склоняя его
к раскаянию. Впрочем, по счастью для Артемия, игуменом этим был знаменитый
Филипп Колычев. Человек твердый и независимый, Филипп, по-видимому, проникся
сочувствием к Артемию. Известно, что узник «молчательной кельи» вскоре бежал
из монастыря, переправился на материк и ушел за рубеж, в Литву. Побег из
Соловков, технически крайне сложный, был возможен лишь при явном
попустительстве со стороны монастырских властей.
По кончине Макария его место занял «старец»
Чудова монастыря Афанасий, в прошлом — царский духовник. Он уже в
начале 50-х годов был приближен ко двору, сопровождал Ивана IV в походе на
Казань. В 1554 г. Афанасий крестил царевича Ивана. Есть свидетельства его
близости с митрополитом Макарием.
24 февраля 1564 г. высшие церковные иерархи совместно
с царем избрали Афанасия митрополитом, а 5 марта состоялось его торжественное
возведение на кафедру. В знак благоволения царь выдал Афанасию грамоту, в
которой подтверждался податный и судебный иммунитет митрополичьих вотчин.
Несмотря на осторожность и большой опыт общения с
царем, пребывание Афанасия на митрополичьей кафедре оказалось недолгим. Следуя
давней привычке московских митрополитов, он пытался влиять на выработку
политической линии правительства, принимал участие в придворной борьбе. Вместе
с боярами митрополит весной 1564 г. потребовал от царя прекратить расправы с
«изменниками». Не ожидавший столь энергичных протестов, Иван IV на время
затих. Между тем в его голове уже зрел грандиозный замысел создания опричнины.
В декабре 1564 г. Иван IV покидает Москву и поселяется
в Александровой слободе. Перепуганные бояре отправились к нему, умоляя вернуться
в столицу. Они беспрекословно приняли выдвинутое царем требование о разделе
всей территории страны на опричнину и земщину. В опричнину отошли районы, где
располагались родовые вотчины оппозиционной боярской верхушки. Пользуясь
неограниченной властью в пределах опричных земель, Иван IV выселяет оттуда
бояр, а их владения передает своим опричникам. Одновременно царь вновь
обращается к казням и ссылкам как к средству борьбы с «изменниками».
Одним из условий своего возвращения в Москву в январе
1565 г. Иван IV поставил отказ церковных иерархов и в первую очередь
митрополита — который, кстати сказать, не ездил вместе с боярами в слободу,—
от традиционного права заступничества за опальных. Митрополит вынужден был
покориться. Однако когда, по выражению современника, «воску-рилось гонение
великое» на многие боярские семьи, он не утерпел и, следуя примеру Макария,
стал заступаться за тех, на чьи головы обрушился опричный террор. Митрополит ходатайствовал
перед царем за боярина И. П. Яковлева, князя М. И. Воротынского. Но времена
были уже не те, да и сам Афанасий не имел авторитета Макария.
16 мая 1566 г. митрополит Афанасий под благовидным
предлогом, «за немощью», оставил кафедру и ушел обратно в Чудов монастырь. Там
он прожил на покое еще несколько лет, занимаясь своим любимым делом — иконописанием.
В 1567 г. именно ему было доверено «поновление» главной святыни Московского
государства — «чудотворной» иконы Владимирской Богоматери.
После ухода с кафедры Афанасия Иван IV оказался перед
необходимостью избрания нового хозяина «дома пречистой Богородицы». Царь искал
иерарха выдающегося, способного освятить своим авторитетом деятельность правительства.
Спасаясь от постоянного душевного смятения, ночных кошмаров и приступов
безумия, Иван хотел видеть рядом с собой подлинного «духовного отца», мудрого
советника и исповедника.
Обычно кандидатов на митрополию выбирали из числа
епископов или настоятелей крупнейших московских монастырей. Иван IV нарушил
эту традицию. Его избранником стал игумен далекого Соловецкого монастыря Филипп
Колычев. Вопреки ожиданиям царя Филипп оказался одним из самых стойких борцов
против опричного террора. В исторической литературе высказывалось мнение,
согласно которому мужественные выступления Филиппа против опричнины
объясняются его личными связями с московским боярством. Однако новейшие
исследования этой эпохи показывают, что многие боярские роды, в том числе и
Колычевы, в 60-е годы XVI в. не только не выступали против опричнины, но и
сами принимали в ней активное участие. Таким образом, упрощенно-социологическое
объяснение мотивов конфликта между царем и митрополитом оказывается
несостоятельным.
Мы слишком обеднили бы историю русской церкви, а
вместе с ней и историю страны, стремясь объяснить поступки ее деятелей одними
лишь корыстными соображениями и холодным политическим расчетом. Воспитанные на
каждодневном чтении Евангелия и Апостола, русские иерархи, во всяком случае
наиболее искренние из них, не могли не принять ту систему моральных ценностей,
тот культ милосердия и самопожертвования, которым проникнуты эти древние
книги. «Кто хочет идти за мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй
за мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу
свою ради меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он
приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (От Марка, 8, 34—36).
|