Иван Иванович успел составить духовное завещание.
Возможно, сделал он это на всякий случай — так было принято — еще накануне
последней поездки в Орду: «Пишу душевную грамоту, ничим же не нужен, целым
своим умом, во своем здоровье».
Грамота сохранилась до наших дней. Она выполнена на
пергаменте в двух списках, снабженных подвесными великокняжескими печатями из
позолоченного серебра. Списки дословно совпадают, и, вероятнее всего, один был
изготовлен для жены и детей Ивана Ивановича, а другой — для Марии Ивановны и
братанича Владимира.
Завещание составлено в том же тоне деловых поручений и
распоряжений, в каком писали свои духовные отец и старший брат Ивана Красного.
Прежде всего подробно и четко определяются величины земельных владений, оставляемых
наследникам. Город Москва со всеми его землями, занятыми под укрепления, жилье,
хозяйственные постройки, огороды, сады, луга, боры, ближние речные ловища и
прочее, а также со всевозможными таможенными и мытными сборами и пошлинами
делится между сыновьями Ивана Красного Дмитрием и Иваном и их двоюродным братом
на три равные части.
Делится между ними и княжество Московское, но уже не
поровну и не целиком. Дмитрию, как старшему в роду, по обычаю завещаются два
важнейших после Москвы города — Коломна и Можайск с окрестными волостями, селами
и деревнями. Можайск стоит у верховьев Москвы-реки, на западе, а Коломна — у ее
устья, в юго-восточном углу княжества, и таким образом все оно, как крепким
поясом, препоясано течением реки с притороченными к берегам волостями. Правда,
в одном месте, возле Звенигорода, этот пояс как бы надставлен куском из другого
материала, потому что сам Звенигород и прилежащие к нему волости завещаны
младшему брату Дмитрия. От них обоих зависит, быть ли поясу крепким на разрыв.
Владимиру переходят земли, принадлежавшие его отцу. Часть Владимировых волостей
кустится к северо-востоку от Москвы, за Клязьмой, по ее притокам, а другая
часть, большая, — на юге княжества, по-над Окой, по берегам Нары да Протвы.
Некоторые волости и села находятся под рукой тетки
Марии Александровны, вдовы князь-Семена. В случае ее смерти земли эти перейдут
Дмитрию.
А когда умрет великая княгиня Ульяна, вторая жена
Ивана Калиты, мачеха Ивана Ивановича, то принадлежащие ей угодья и урочища
будут поделены начетверо: троим братьям и княгине Александре. Последней, кроме
того, отдается часть волостей в уделах старшего и младшего сыновей, а также ряд
сел, московских и подмосковных.
Если какие-то новые земли достанутся сыновьям и
братаничу, то пусть поделят без обиды, а если Орда отнимет что в пользу соседей,
то остаток тоже по справедливости переделить.
Всей земле, до последней однодворной деревеньки, до
последнего овражка и межного валуна нужно знать меру и счет, чтобы ни единая
пядь не утерялась, не заросла бурьяном, не стала причиной обид и раздоров.
Далее в духовной делились драгоценные вещи, скопленные
в сундуках, ларях и шкатулках великокняжеских палат. Дмитрию Иван Иванович
оставлял нагрудный крест с изображением святого Александра и еще один крест,
золотом окованный, затем большую золотую цепь нагрудную с золотым же крестом,
золотую цепь кольчатую да шапку золотую, да большой пояс с жемчужными
каменьями, которым завещателя благословил в свое время отец, Иван Данилович, а
еще золотой пояс с крюком и саблю золотую, и серьгу золотую с жемчугом, и большой
золотой ковш, и бадью серебряную с серебряной наливкой поверху, и еще разные
драгоценности помельче.
Не в обиде будет и меньший брат. Ему остается икона
«Благовещенье», большая золотая цепь с крестом и еще одна цепь из золота, а к
ним пояс золотой, ушитый жемчугами, простой золотой пояс, золотые же наплечки,
большой золотой ковш, сабля золотая, серьга, тоже золотая, с жемчугами...
Подумал заботливый родитель и о подарках для будущих
жен Дмитрия и Ивана: каждой на свадьбу будет пожаловано по золотой цепи и
золотому поясу. (Запомним это обстоятельство, к нему еще придется вернуться при
разматывании все того же «вельяминовского клубка»).
Золотой запас великокняжеской скарбницы может,
пожалуй, по первому впечатлению поразить воображение своими размерами. Но нужно
принять в расчет, что все это скапливалось не на одном лишь веку Ивана
Красного. Тут были вещи, доставшиеся ему в дар от старшего брата, по завещанию
от отца, а тому, в свою очередь, тоже от отца и деда. Крест с изображением
святого Александра, судя по всему, сто лет тому назад мог принадлежать
прапрадеду мальчика Дмитрия — Александру Ярославичу Невскому. Были тут,
возможно, и чудом уцелевшие фамильные драгоценности еще домонгольских времен.
Тут было то сравнительно немногое, что сберегалось при нашествиях и пожарах,
утаивалось от завистливого глаза ханов и их послов, всякий раз требовавших все
новых и новых подарков. Это был весьма скромный, сравнительно с другими
временами, золотой достаток великокняжеского дома, вещи, которые почти никогда,
за исключением особо торжественных случаев, не надевались, не нацеплялись и не
навешивались, но держались под спудом на черный день, на случай самой крайней
нужды. Этими вещами их хозяева редко когда любовались, но все же вид их или
даже простой перечень в завещании придавал владельцу дополнительную уверенность
в своих силах.
Конечно, дети есть дети: их не могло не восхищать
сияние драгоценных окладов и цепей, сказочная красота утвари, испещренной
чеканками, сканью, эмалями, вставными переливчатыми камнями. Дмитрий не
догадывался, какой тяжкий груз принимает на свои мальчишеские рамена,
унаследовав от родителя все эти цепи, пояса, оплечья, сабли. Не знал, какой еще
более тяжкий груз — города и земли, ему с братьями оставленные. Как год от года
все крепче будет давить этот груз на сердце, на саму думу, хотящую хоть
ненадолго освободиться от забот и не могущую. Что значили пока для него груды
названий волостей и сел? Городня, Мезынь, Песочна, Брашева, Похряна, Гроздна,
Гжель, Усть-Мерская?.. Он почти нигде в тех волостях еще и не бывал. А села
разные — Малаховское, Напрудское, Островское, Копотенское, Косинское... А еще волости
— Кремична, Руза, Суходол, Тростна и иже с ними... Ведь сколько народу должно
жить в них, и там и сям, и, шутка ли, каждый из них теперь — твой. А за
московскими пределами? Сколько там земель, городов, не означенных в
родительской грамоте, но еще с дедовых времен принадлежащих Москве! Переславль,
Кострома, купленные Калитой села в ростовской земле, его же купли в отдаленном
Белозерье... А тяжелейшая, надсадная ноша отношений с ближайшими соседями — с
тверичами, рязанцами, суздальцами, смоленскими и брянскими князьями! Сколько
тут накопилось недоумений, какая злоба перекипела за ближайшие и не ближайшие
времена. Один лишь Новгород чего стоит.
А таинственно крепнущая Литва, на веку деда и отца
поглотившая чуть не всю Киевскую Русь.
А Орда, Орда, наконец! Орда, которая, куда ни глянь,
везде, в любом деле — и в начале, и в конце, и посередине.
Эх, эх, им бы еще, ребятишкам, в игры свои играть,
носиться, захлебываясь смехом, друг за другом по укромным светелкам, скрипучим
лесенкам, прохладным сеням, навесным, обдаваемым сквознячком гульбищам...
|