|
Глава седьмая
РЯЗАНЦЫ
I
В те самые времена, когда Михаил Тверской грабил
окрестности Дмитрова, а брат Ольгерда Кейстут с сыном и племянниками разорял
переславльские волости, Дмитрий, как уже упоминалось в предыдущей главе,
вынужден был свои лучшие воинские силы стягивать в совершенно противоположном
направлении — к окскому рубежу.
Отношения с южной соседкой — Рязанью резко ухудшились
в 1371 году. Перемена эта могла показаться со стороны тем более нежданной, что
накануне, а именно во дни второго похода Ольгерда на Москву, рязанцы поддержали
ее открытыми ратными приготовлениями: сам Олег Иванович вместе с двоюродным
братом Владимиром, князем пронским, повел свои полки в помощь Владимиру
Андреевичу, стоявшему у Перемышля, и, может быть, именно известие о
передвижении рязанского войска в направлении к Оке окончательно смутило
Ольгерда, заставило его срочно просить мира у Кремля.
В летописях ничего не говорится о непосредственных
причинах остуды в отношениях между Москвой и Рязанью, но некоторый свет на эти
причины проливает подоплека ссоры, которую приводит в своей «Истории
Российской» В. Н. Татищев. Летом 1371 года Олег Рязанский (видимо, во время
личной встречи, состоявшейся у него с Дмитрием, следовавшим в Мамаеву Орду или
обратно) просит у него «за приход на Ольгерда» город Лопасню, стоящий на южном,
рязанском берегу Оки.
В этой главе вообще придется многое и о многом
вспоминать. Начнем с Лопасни. 1353 год. Отец Дмитрия-младенца Иван Красный
отбыл в Орду за великим ярлыком. В его отсутствие рязанцы — «князь же их Олег Иванович
тогда еще бе млад» — нападают на Лопасню и легко овладевают ею. Неизвестно,
когда москвичи вернули себе эту пограничную крепость, но в 1371 году она уже не
принадлежит рязанскому князю, и он на сей раз надеется заполучить ее мирным
путем.
Дмитрий готов исполнить любую иную просьбу Олега,
однако не эту. Лопасня слишком важна для нынешних и будущих судеб московского
дома, может быть, не меньше, чем Коломна. Лопасня — удобнейшая смотровая точка
великокняжеской обороны на всей верхней Оке которая, в свою очередь, осмысляется
ныне как самая надежная естественная преграда на путях ордынцев в срединные
области Руси. Нужно сделать все, чтобы впредь ни один вооруженный басурманин не
смог перебраться на московский берег Оки.
Впрочем, Дмитрий вряд ли стал раскрывать перед своим
собеседником эти предположения относительно будущего значения Оки, созревшие в
великокняжеском совете. Что до Лопасни, то он ее не отдаст потому хотя бы, что
помощь рязанцев против Литвы, по сути-то, оказалась мнимой, недействительной:
«Олег стоял только на меже, — поясняет Татищев, — а Москву оборонять не шел, и
Олгерд коло Москвы пустошил».
Однако, не желая совсем уж изобидеть Олега — поди
разберись, что у него ныне на душе и как воспримет он отказ? — Дмитрий пообещал
ему по возвращении из Орды подумать еще вместе о судьбе пограничных вотчин, положить
о них соответствующий взаимоприемлемый «уряд». Ведь окская речная межа,
разделяющая соседние княжества, не вполне совпадает с их истинными границами:
тут Москва за рязанский берег зацепилась, там, глядишь, рязанцы живут себе на
московском берегу и в ус не дуют. Порядка в этом маловато, возможности для
мелких перебранок очевидны, но договориться хоть как-нибудь пора, нельзя же по
любому поводу раздувать ноздри и нахлобучивать на лбы тяжелые шеломы.
Великий князь рязанский Олег Иванович был старше
Дмитрия лет на 12—15, отцовский стол он занял в год рождения Куликовского
героя, а пережил его на тринадцать лет. Двух соседей связывали переменчивые,
подчас невыносимо сложные, до крайности запутанные отношения.
«Самый упрямый русский человек XIV века» — так назвал
Олега В. О. Ключевский. Упрямство это не было сосредоточенностью на какой-то
горячечной головной идее, как у Михаила Тверского. Это было подспудное
упрямство в желании хотя бы выжить, в желании существовать любой ценой,
во что бы то ни стало. Не одному, разумеется, выжить и существовать, но вместе
со всей своей горемычной рязанской землей. Как и Михаил, Олег был более чем незауряден.
Как и Михаил, он, сам того подчас не подозревая, нередко толкал новую, только
что нарождающуюся Русь назад, в пучину всепоглощающих междоусобных склок. Но
при всем том это были очень разные люди, и совсем по-разному относился к ним
Дмитрий.
|