При виде потрепанных, обесчещенных остатков своего
войска Мамай должен был наконец осознать всю нешуточность намерений московского
улусника. Дело заходило слишком далеко. Хорошо было бы наказать Москву немедленно,
да лето на исходе, и великой силы, хотя бы равной Бегичевой рати, сразу не
набрать. Наступил сентябрь, и великий темник, чтобы хоть чем-то ответить на
оглушительную оплеуху, полученную при Воже, сколотил легкоконный отряд и выслал
его изгоном все на ту же Рязань.
Князь Олег Иванович о близости карателей проведал
слишком поздно. Он не поспевал ни собрать достаточной рати, ни попросить помощи
у москвичей, отошедших за Оку. Опять в который уже раз получалось, что ордынцы
вымещают зло на нем, на его людях и городах именно потому, что он с краю. Он уклонился
от сражения на Воже, но вынужден расплачиваться за успех Дмитрия. От чужой
славы на спине соль. Перебравшись с малой дружиной за Оку, Олег по привычке
скрылся в лесах, и горечь от сознания собственного бессилия снова исподволь начала
производить в нем разрушительную работу.
Но и на московской стороне также не ожидали столь
скорого ордынского ответа. Совсем недавно ратники великого князя и прончане
защитили Рязань от воинов. Бегича, и их ли вина была сейчас, если Олег не подал
заблаговременно никакого знака тревоги?
Впрочем, степняки не так уж много корысти извлекли из
набега на самое бедное русское княжество. Если Мамай в чем и преуспел отчасти,
то лишь в том, что косвенно осложнил отношения между Москвой и Рязанью. Но это
последствие ордынской изгоны всплывет наружу не сразу, а лишь летом — осенью
1380 года.
Никоновский летописец, повествуя о битве на Воже,
говорит, что полк правой руки возглавлял князь Андрей Полоцкий (Рогожская
летопись, как помним, называет воеводой этого полка окольничего Тимофея
Вельяминова). В том, что старший сын Ольгерда мог быть тогда одним из воевод
русской рати, нет ничего невероятного. Вспомним: Андрей Ольгердович как раз в
первой половине 1378 года бежал из Литвы в Псков и оттуда приехал в Москву. Участие
в походе за Оку могло стать для знаменитого воина первым испытанием на верность
русскому оружию.
А меньше чем через полгода предстояло ему еще
испытание, на сей раз более трудное. 9 декабря большое великокняжеское войско —
вести его Дмитрий Иванович поручил двоюродному брату — двинулось воевать
Брянское княжество, подпавшее Литве. Рядом с серпуховским князем шли в качестве
воевод Дмитрий Михайлович Боброк и первенец Ольгерда. Мало того, что воевать
против литовцев отправились два князя — выходим из этой самой Литвы; Андрей
Полоцкий выступал к тому же и против своего родного брата Дмитрия Ольгердовича,
который еще при жизни отца посажен был на брянский стол, отнятый у смоленских
князей. Москва хотела воспользоваться внутренними противоречиями в литовском
княжеском доме и, кажется, не очень пока уверенным самочувствием Ягайла, чтобы
на брянском направлении значительно отодвинуть на запад литовский рубеж. С
выполнением такой задачи ощутимо укрепилась бы и окская оборона, поскольку
Брянское и прилегающие к нему малые удельные княжества — Трубчевское и
Стародубское — выступали на юг глубоким мысом и как бы подпирали собою с запада
верховья Оки.
Дмитрий Иванович не случайно выбрал для наступления
зиму: с приходом теплых месяцев коломенский и серпуховской полки в первую
очередь могут понадобиться ему для стражи на окской линии. Вряд ли Мамай
чувствует себя сполна отмщенным и не захочет новой крови.
Возглавляемое князем Владимиром Андреевичем войско
действовало более чем удачно. Были взяты Трубчевск и Стародуб, повоеваны многие
волости. К великой радости Андрея Полоцкого его брат Дмитрий, оказавшийся в Трубчевске,
«не стал на бой, не поднял руки противу великого князя, но со многым смирением
изыде из града, и со княгинею своею, и з детми своими, и з бояры, и прииде на
Москву в ряд к великому князю Дмитрею Ивановичю...».
Это волеизъявление еще одного Ольгердовича было,
пожалуй, подороже иной воинской победы. Оно укрепляло надежду на то, что
раздорному русско-литовскому соседству удастся со временем придать черты устойчивого,
скрепленного духовной общностью содружества. Пока же в освобожденные города
были посланы великокняжеские наместники, а Дмитрий Ольгердович получил в виде
кормления старый и богатый Переславль «со всеми пошлинами». Щедростью своей
великий князь московский хотел подчеркнуть, как дорог для него добровольный
приход этого бывалого военачальника.
Наступившее лето 1379 года, помимо ожиданий, оказалось
спокойным. По крайней мере, если и были какие-либо воинские брожения вблизи
окского рубежа, то настолько незначительные, что летописцы не сочли нужным их отметить.
Москву видимое бездействие Мамая должно было, однако,
месяц от месяца настораживать. Так настораживает тишина предгрозья, когда
солнце светит еще ярко и из-за лесных вершин пока не видно вздыбленной
иссиня-черной стены, но воздух уже оцепенел, перестали петь птицы и трещать
кузнечики и в отраженном сверкании листьев и трав появилась какая-то блеклая
зловещинка.
|