Обычно
столь важные и опасные мероприятия, как восстание, бунт, мятеж, откладываются
до последнего, крайнего срока, потому что в обстановке подозрительности,
секретности, недисциплинированности, ажиотажа всегда что‑то не готово. Поэтому
время такого выступления чаще всего обусловлен не волевым решением
руководителя, а каким‑то экстренным внешним событием, обозначающим, что дальше
тянуть нельзя, что «промедление смерти подобно».
Так
и здесь – наступил крайний срок. Московские силы были собраны, извещены, против
кого они идут, и уже выступили из города в поход. Подвернулся удобный случай
расправиться с Дмитрием Ивановичем подальше от надежных стен кремля.
В
то же время, если бы москвичи вступили в столкновения с войсками Ягайло, если
бы была захвачена первая добыча, пролилась первая кровь, была одержана первая
победа, то заговор развалился бы сам собой, так как его участники оказались бы
в составе обеих враждующих сторон. Вот поэтому‑то и произошел тот военный
совет, на котором «обретеся в князьях розность».
Интересный
вопрос: присутствовал ли Дмитрий Константинович на этом военном совете? Его
репутация ловкого политикана позволяет предположить, что нет.
Наверное
он неожиданно «захворал», или, что еще более вероятно, спешно поехал навестить
князя Владимира Андреевича Хороброго. Где тогда находился сам Владимир
Андреевич, тоже не вполне ясно. Скорее всего, уже тогда был «Владимир на
Волоке, а мать Владимирова и княгиня в Торжку».
Взгляните
на карту, и вам станет понятно, что делал Владимир Андреевич со всей своей
военной силой в Волоке Ламском. Этот город как раз на стыке границ Московского,
Тверского княжеств и литовских владений Ягайло, так что, вероятно, задачей
князя было проводить наблюдение, разведку и в случае чего принять первый удар
по Москве, исходящий из Витебска или из Твери. Дмитрию Константиновичу было как
раз очень удобно съездить к Владимиру, проверить, все ли на границе в порядке.
Тем
самым он мог обеспечить себе алиби на случай, если мятеж окажется неудачным, а
заодно и посмотреть на реакцию на мятеж Владимира Андреевича, который, кстати,
был женат на дочери Ольгерда Елене и приходился шурином Ягайле. То, что
Владимир Андреевич вывез жену из Москвы и мать из Серпухова в Торжок (город,
враждебный Твери и нейтральный к Москве), подальше от разворачивающихся
событий, говорит о том, что Владимир обладал какой‑то информацией и поэтому
обезопасил свою семью. Но он не принял участия в конфликте, не поддержал ни
одну из сторон, так как не хотел участвовать ни в мятеже, ни в его подавлении.
Цели
Дмитрия Константиновича и Ягайло совпадали лишь до момента свержения Дмитрия
Донского. Поэтому между ними шла постоянная борьба за сторонников. И в этой
борьбе удалось победить Ягайле. Это произошло потому, что недовольство Дмитрием
Донским выходило за рамки дворцовых интриг. Жесткая авторитарная политика
московского князя вызывала все более нарастающее сопротивление среди привыкшего
жить «по старине» купечества, простых горожан и служилой знати. Именно поэтому
символом московского мятежа стал вечевой колокол. Именно поэтому, вместо того,
чтобы устроить на Дмитрия Ивановича покушение и тихонько прирезать его где‑нибудь
в закоулках белокаменного кремля что было бы вполне в традициях дворцовых переворотов),
или просто не явиться на призыв князя к ополчению, все заговорщики дружно
пришли в Москву, вышли в поход, но открыто выступили на военном совете и против
похода, и против всей политики князя, и против самого князя.
С
точки зрения эффективности и практической пользы для заговорщиков – все это
«глупое славянское простодушие», как сказал бы какой‑нибудь иностранец.
Действительно, первое впечатление – они вообще ничего не понимали в интригах и
дворцовых переворотах! Разве так свергаются самовластные государи?.. Но нет,
русские политики XIV века были искушены в дворцовых интригах, отравлениях,
доносах и взятках ничуть не меньше, чем французы и византийцы. Тому имеется
масса подтверждаемых первоисточниками примеров. И тем не менее заговорщики
выбрали не путь саботажа и тайных убийств, а путь открытого неповиновения.
Потому что это был не просто мятеж против конкретного князя – это было
выступление против складывающейся в Московском княжестве новой системы власти.
Налицо твердая убежденность мятежников в том, что народ Москвы вправе открыто
не подчиниться своему князю и выгнать его, как не справившегося со своими
обязанностями управляющего.
Мятеж,
спровоцированный политическими противниками Дмитрия Ивановича, вырвался из‑под
контроля, превратившись в восстание. И восставшая Москва выдвинула свою
программу: московиты не подданные и не холопы великого князя. Источник власти в
Москве – народ, а его выразитель – вече. И народ вправе в любой момент прогнать
неугодного князя и пригласить другого. Не трусливо, украдкой убьем, а открыто
выгоним надоевшего нам Дмитрия Ивановича, потому что мы вправе это сделать. И
станем поступать так впредь. А жить будем, как жили во всей Руси в
домонгольский период, «по старине», по законам и порядкам, принятым и сейчас, в
XIV веке, в Новгороде и Пскове, в Кафе и Генуе – по законам феодальной
республики. Не нужен нам в князья никакой сильный политический деятель, ни
Дмитрий Иванович, ни Дмитрий Константинович, ни Ягайло Оль‑гердович. А
пригласим мы знатного, но безземельного – всем он будет обязан лишь нам, и не
сможет помыкать нами, а будет нас слушаться.
|