|
Падение Твери
И
если какой народ и царство не захочет служить ему, Навуходоносору, царю
Вавилонскому, и не подклонит выи своей под ярмо царя Вавилонского, – этот народ
Я накажу мечом, голодом и моровою язвою, говорит Господь, доколе не истреблю их
рукою его.
Иеремия,
27, 8
В
то время как в Москве готовились к торжественному освящению нового Успенского
собора, в Твери назревали события совсем иного рода. Их общий ход можно
восстановить путем внимательного изучения весьма противоречивых сообщений
различных летописей.
Отряд
под началом ханского племянника Чолхана разместился прямо в городе. Сам Чолхан
со свитой поселился в княжеском дворце. Татары всячески оскорбляли и притесняли
горожан. Терпение тверичей иссякло. Достаточно было искры, чтобы в городе
полыхнул мятеж.
Как
это часто случается в истории, великие события начались с мелких, незначительных
происшествий, которые, непостижимым образом цепляясь друг за друга,
превращались в грозную лавину. 15 августа рано утром, когда еще только
собирался праздничный торг Успеньева дня, некий дьякон по прозвищу Дудко повел
лошадь к Волге, чтобы напоить ее. Случившиеся на его пути татары, завидев
«кобылицу младу и зело тучну», без лишних слов отняли лошадь. Дьякон стал
вопить: «Люди тверские, не выдайте!» Между тверичами и татарами началась драка.
Степняки схватились за сабли. Схватка переросла в побоище. Загудели тревожно
городские колокола. Толпы народа собрались на вече. Предводителями здесь были
братья Борисовичи: тверской тысяцкий и его брат. На вече было решено всем
городом выступить против татар. Вооружившись чем попало, тверичи кинулись на
врагов. Весь отряд Чолхана был уничтожен. Последние его бойцы укрылись в
княжеском дворце, но были сожжены вместе с ним. Татарские пастухи, сторожившие
свои табуны в окрестностях города, успели бежать в Москву, а оттуда в Орду.
Узнав
о тверском мятеже, хан велел собирать большое войско для карательной
экспедиции. К участию в походе на Тверь он решил привлечь и сильнейших русских
князей, которые срочно прибыли в ханскую ставку.
Источники
по‑разному описывают эти события, украшая их множеством дополнений
баснословного характера. Один из наиболее интересных рассказов содержится в
Никоновской летописи. Несмотря на его фольклорную окраску, он вполне
реалистичен и словно обжигает жарким дыханием обезумевшей, жаждущей крови
толпы. Очень точно схвачены характерные подробности мятежа: длившаяся целый
день резня на узких улочках Твери; отчаянное сопротивление обреченных татар;
убийства мирных ордынских купцов и разграбление их имущества; дикая стихия
огня, опьяняющая взбунтовавшийся народ...
«Прииде
во Тверь посол силен зело царевич Щелкан Дюденевич изо Орды, от царя Азбяка; бе
же сей братаничь царю Азбяку, хотя князей тверских избити, а сам сести на
княжении во Твери, а своих князей татарских хотя посажати по руским градом, а
христиан хотяше привести в татарскую веру. И мало дней пребывшу ему во Твери
много зла сотво‑рися от него христианом; и приспевшу дню тръжествену, а ему
хотящу своя творити в собрании людей; уведев же сиа князь велики Александр
Михайлович, внук Ярославль, и созва тверичь, и вооружився поиде на него; а
Щелкан Дюденевич с татары противу его изыде, и съступишася обои въсходящу
солнцу, и бишася весь день, и едва к вечеру одоле Александр, и побежа Щелкан
Дюденевичь на сени, и зажгоша под ним сени и двор весь княже Михайлов, отца
Александрова, и ту згоре Щелкан и с прочими татары. А гостей ординских старых и
новопришедших, иже с Щелканом Дю‑деневичем пришли, аще и не бишася, но всех их
изсекоша, а иных изстопиша, а иных в костры дров складше сожгоша.
Слышав
же сиа царь Азбяк Ординский, и разгореся ярос‑тию велиею зело, и во мнозе
скорби и печали бысть о братаниче своем Щелкане, и рыкаше аки лев на тверских
князей, хотя всех потребити, и прочее всю землю Русскую пленити, и посла на
Русь по князя Ивана Даниловича Мос‑ковьскаго» (22, 194).
Был
ли князь Александр Тверской предводителем мятежа, как говорят одни летописи,
или же он, напротив, успокаивал людей, отговаривал их от мятежа, как сообщают
другие? Вероятно, наибольшего доверия заслуживает ранняя версия рассказа,
содержащаяся в Рогожском летописце. Согласно ей, князь Александр «видя
озлобление людии своих и не могы их оборонити, трьпети им веляше» (23, 43).
Однако, когда, несмотря на уговоры князя, горожане все же восстали, он не смог
остаться в стороне. Вероятно, именно он впустил ордынцев, преследуемых
разъяренной толпой, в ворота княжеского дворца, а затем, уступив требованиям
мятежников, позволил поджечь его.
Тверские
книжники, отражая взгляды своих князей и общее настроение тверичей, уже в
начале XIV века называли татар «безбожными» и «беззаконными» (86, 16). Эти
эпитеты говорили о многом. Их можно было использовать, только отвергнув
первоначальную идею о том, что татары приведены Богом и служат «божьим
батогом». Несомненно, тверские философы нашли какое‑то иное истолкование
ордынского господства, допускавшее и предполагавшее возможность борьбы с ним.
Между тем москвичи до времен Дмитрия Донского прочно держались за старую идею
Серапиона Владимирского («приимем покаянье от сердца, да Бог оставит гнев
свой»), которая позволяла им оправдывать и свое верно‑подданничество по
отношению к «поганой» Орде и свою борьбу с мятежными тверскими князьями.
В
то время как тверские книжники изображали своих князей горячими патриотами,
благородными рыцарями и мучениками за веру, – московские, напротив, видели в
них безумных богоборцев, которые своими безрассудными действиями навлекли на
себя и свою землю гнев Божий. Однако со временем сама Москва встала на путь
Твери: путь мятежа и неповиновения. В конце концов иго чужеземцев было
свергнуто, а Тверь завоевана Иваном III и включена в состав Московского
государства. Все эти перемены изменяли и отношение московских книжников к
тверскому мятежу 1327 года. Редактируя старые летописи при составлении новых
сводов, они изымали те факты, оценки и суждения, которые казались им
неуместными, и прибавляли свои собственные комментарии, соответствовавшие
взглядам их времени. Менялось со временем и отношение тверских летописцев к
деяниям их прежних князей.
Летописи
времен Ивана Калиты сохранились до наших дней в списках, древнейший из которых
(Рогожский летописец) относится к 1440‑м годам, а почти все остальные – к концу
XV – первой половине XVI века. Эти тексты представляют собой сложнейшее
переплетение различных тенденций. И все же некоторые позиции московских
книжников времен Ивана Калиты не вызывают сомнений. Прежде всего – это общий
подход к оценке событий, основанный на Библии (тема «вавилонского плена») и
наиболее авторитетных историко‑литературных произведениях древности. Одним из
таких произведений была «Иудейская война» римского историка Иосифа Флавия.
Созданное Иосифом Флавием описание народного восстания против римского
владычества в Иудее в 66 – 73 годах н. э. и его жестокого подавления императором
Веспасианом привлекало древнерусского читателя не только живостью изложения и
яркими батальными сценами, но и своими оценками событий.
Правоверный
иудей Иосиф Флавий рассматривал римское владычество как новый «вавилонский
плен», как наказание, посланное Богом за грехи иудеев. Восстание против римлян
– попытка сопротивляться воле Божией. И подобно тому, как ветхозаветный пророк
Иеремия проклинал всякого, кто осмелится самовольно призывать иудеев к мятежу
против власти вавилонского царя Навуходоносора, – так и Иосиф осуждал вождей
мятежников за попытку свергнуть установленную Богом власть римского императора.
Для
читателя‑христианина концепция Иосифа была вполне понятной и приемлемой. К ней
следовало сделать лишь одно существенное добавление: hoi наказал иудеев римским
владычеством и разорением Иерусалима главным образом за то, что они распяли
Иисуса Христа. (Сам Иосиф Флавий в своей книге даже не упоминал о христианах и
Иисусе Христе.)
Но
особый интерес «Иудейская война» с ее идеей покорности и непротивления Божьему
гневу вызывала у русских читателей XIII – XIV веков. Параллель между
господством римлян в Иудее и господством татар на Руси напрашивалась сама
собой. О том, что «Иудейскую войну» хорошо знали и внимательно читали во второй
половине XIII века, свидетельствует ее использование неизвестным книжником при
составлении Жития Александра Невского (1280‑е годы). Два самых важных момента
Иудейской войны – осада римлянами крепости Иотапаты и взятие Иерусалима. При
штурме Иотапаты император Веспасиан проявил большое личное мужество. Этот
эпизод, подробно описанный Иосифом Флавием, использовал и автор Жития
Александра Невского. Восхваляя своего героя, он восклицает: «Храборство же его
– акы царя римскаго Еуспесиана, иже бе пленил всю землю Иудейскую» (13, 426). Далее
идет изложение рассказа Иосифа Флавия о том, как Веспасиан, оставленный своими
отступившими воинами, один обратил в бегство целый отряд иудеев. «Тако же и
князь Александр – побеждая, а не победим», – заключает агиограф.
Иван
Калита, конечно, хорошо знал Житие своего деда. Любивший всякую книжную
премудрость, он, вероятно, имел в руках и полный текст «Иудейской войны»,
содержавшийся в Хронографе – своего рода учебнике всемирной истории, известном
на Руси уже в XIII веке. Читая Иосифа Флавия, Иван узнавал в его рассказе
прообразы событий своего времени. Более того: он искал эти прообразы, ибо, как
и всякий книжный человек Средневековья, понимал историю настоящего как
повторение тех или иных событий, изображенных в Священном Писании. Сочинение
Иосифа Флавия непосредственно примыкало к Новому Завету и было как бы его
историческим послесловием. И потому изображенные историком события были почти
так же «каноничны», первообразны, как и события, о которых повествует Библия.
Восстание
в Твери было событием из ряда вон выходящим. По своему размаху и ожесточению
оно далеко превосходило все те столкновения между русскими и ордынцами, которые
случались во второй половине XIII – первой четверти XIV века. Изгнание
«бесерменов» из городов Северо‑Восточной Руси в 1262 году происходило, судя по
летописям, на удивление мягко, бескровно. По‑видимому, эту акцию организовал
сам Александр Невский по согласованию с ханом Золотой Орды Берке, желавшим
избавиться от администрации, присланной из Монголии, от великого хана Хубилая
(1260 – 1271). Тверской мятеж не шел в сравнение и с частыми конфликтами между
жителями Ростова и обосновавшимися в этом городе татарами. Так, во время смуты
1320 года, вызванной смертью ростовского князя Юрия Александровича, «злых
татар» изгнали из города, но отнюдь не перебили и уж тем более не сожгли
заживо, как в Твери.
То,
что случилось в Твери 15 августа 1327 года, нельзя было понять иначе, как бунт
против ордынской власти над Русью. Дух независимости и своеволия, отличавший
тверских князей начиная с Ярослава Ярославича, незаметно передался и
простонародью. Вина тверичей усугублялась тем, что они напали на ханского
«посла» Чолхана. Убийство посла татары считали тяжелейшим преступлением,
совершившие которое подлежали полному истреблению. Словом, тверской мятеж был
началом «русской войны»...
Именно
так или примерно так рассуждал Иван Данилович, узнав от примчавшихся в Москву
Чолхановых татар, а затем и от своих лазутчиков обо всем, что произошло в
Твери.
Мог
ли он радоваться случившемуся? Едва ли. Теперь ему предстояло принять решение,
от которого должно было зависеть не только его собственное будущее, но и
будущее всей Руси. Как избежать ханского возмездия, нового Батыева нашествия?
Как удержать своих людей от мятежа? Ведь и в Москве было немало людей, готовых
последовать примеру тверичей... И не было рядом с Иваном ни отца, ни братьев,
ни мудрого старца митрополита Петра. В гриднице сидели, потупив глаза, спешно
съехавшиеся во дворец бояре. Они ждали княжеского слова. И тяжкое бремя
ответственности – за Русь, за Москву, за своих малых детей и перепуганную
княгиню – ложилось на его плечи. Он уже знал, что должен предпринять, знал, что
скажет своим боярам, своему народу.
«В
то время, когда почти все народы под солнцем преклоняются перед оружием римлян,
вы одни хотите вести с ними войну... Где же вы думаете найти союзников против
римлян? В необитаемой ли части земли? Ведь на обитаемой земле все принадлежит
Риму... Таким образом, ничего больше не остается, кроме надежды на Бога. Но и
он стоит на стороне римлян, ибо без Бога невозможно же воздвигнуть такое
государство... Но как вы можете взывать к помощи Бога, если вы преднамеренно
грешите против него. Войну начинают обыкновенно в надежде или на божество, или
на человеческую помощь; но когда зачинщики войны лишены и того и другого, тогда
они идут на явную гибель. Что же вам мешает собственными руками убить своих
детей и жен и сжечь свою величественную столицу! Вы, правда, поступите, как
сумасшедшие, но, по крайней мере, избегнете позора падения. Разумнее, мои друзья,
гораздо разумнее сидеть в гавани и выжидать погоды, чем в самую бурную стихию
пускаться в открытое море, потому что, если кого неожиданно постигает
несчастье, тот, по крайней мере, вызывает сожаление, если же кто сам обрекает
себя на гибель, на того вместе с несчастьем сыплются и укоры. Никто же из вас
не станет надеяться, что римляне будут вести с вами войну на каких‑то условиях
и что когда они победят вас, то будут милостиво властвовать над вами. Нет, они
для устрашения других наций превратят в пепел священный город и сотрут с лица
земли весь ваш род; ибо даже тот, который спасется бегством, нигде не найдет
для себя убежища, так как все народы или подвластны римлянам, или боятся подпасть
под их владычество. И опасность постигнет тогда не только здешних, но и
иноземных иудеев – ведь ни одного народа нет на всей земле, в среде которого не
жила бы часть ваших. Всех их неприятель истребит из‑за вашего восстания» (126,
183 – 184).
Эти
слова из книги Иосифа Флавия словно предостерегали русских от повторения роковой
ошибки древних иудеев, ценою которой стала гибель Иерусалима. Но с ужасом думал
князь Иван о том, в чьи уста вложил Иосиф эту исполненную мудрого благоразумия
речь. То была речь к народу иудейского царя Ирода...
|