Тверской князь выиграл схватку в Орде, и это, конечно, была его великая победа. Но впереди еще была тяжелая борьба на Руси. Прежде всего Михаил должен был сломить сопротивление своих московских недругов. В 1305 – 1306 годах он совершил большой поход на Москву, где сидел побежденный в Орде Юрий с братьями. Летопись сообщает: «Князь Михаил Ярославич... иде ратью к Москве на великого князя Юрья Даниловича (это ошибка летописца: Юрий не был тогда великим князем. – Н. Б.)... и на братию его, и бысть им брань многа, и помале смиришася» (22, 176).
Так второй раз пришлось нашему герою юному князю Ивану смотреть на мир сквозь узкую щель в крепостной стене. Примечательно, что летописи, прошедшие позднее через руки московских редакторов, не сохранили подробностей этой войны. Несомненно, москвичи хотя и не были разгромлены, но все же остались в проигрыше.
По‑видимому, именно тогда тверичи отняли‑таки у москвичей Переяславль‑Залесский, который стал частью территории великого княжения Владимирского. Только овладев ярлыком на великое княжение уже после смерти Михаила в 1318 году, Юрий восстановил контроль над Переяславлем (91, 139).
Первое нашествие тверичей на Москву в конце концов попросту увязло в грязи. Все лето 1306 года лил дождь, превративший дороги в непролазные болота, а болота – в настоящие озера. Устав без конца расхлебывать эту небесную хлябь, Михаил прекратил поход и отправился домой, в Тверь. Там его уже ждали иные, приятные, волнения и хлопоты. Предстояло отпраздновать рождение сына Константина, которого подарила ему жена, княгиня Анна – дочь ростовского князя Дмитрия Борисовича. Михаил женился на ней в 1294 году, незадолго до кончины ее отца – правителя некогда могущественного, но к этому времени уже заметно ослабевшего Ростовского княжества.
Собравшись с силами, Михаил летом 1307 года предпринял второй поход на Москву. На сей раз летопись сообщает некоторые подробности событий. Тверичи ходили в поход «всею силою». Решающее сражение у стен Москвы произошло в пятницу 25 августа, на память апостола Тита. Московская крепость выдержала штурм. Тверичи «много зла сотвори и, града не взяв, отъиде» (22, 177).
Можно представить себе, какую страшную резню учинили бы воины Михаила, если бы им удалось захватить город...
На берегах Волхова с большим вниманием следили за тем, что происходило в Северо‑Восточной Руси и в Орде. Борьба‑Твери и Москвы пагубно сказывалась на новгородской торговле, создавала обстановку тревожного ожидания. От исхода этой борьбы во многом зависело будущее не только Новгорода, но и Пскова.
Свидетельством этого пристального интереса северян к среднерусским спорам служит известная запись в книге «Апостол», сделанная во Пскове писцом по имени Диомид. Книжник указал точную дату завершения своего труда – 21 августа 1307 года. Далее следует его приписка: «Сего же лета бысть бои на Руськои земли, Михаил с Юрьем о княженье Новгородьское. При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша в князеях которы, и веци скороти‑шася человеком» (91, 137).
Этот псковский комментарий интересен уже тем, что в нем звучат выражения из «Слова о полку Игореве». Очевидно, что писец Диомид хорошо знал древнюю поэму и высоко ценил ее художественные достоинства. Однако для историка не менее интересно и другое. Псковский книжник этой записью как бы откликнулся на дошедшие до него известия о втором походе Михаила Тверского на Москву, о битве 25 августа 1307 года. Им указана и причина войны, яблоко раздора – «кня‑женье Новгородьское».
Исход войны 1307 года «за новгородское княжение» (не вполне ясный из подвергнутых московской обработке летописей) однозначно определяет летописное известие о том, что в 1308 году Михаил Тверской был признан князем в Новгороде. Таковы, по‑видимому, были условия мирного договора, подписанного Юрием в осажденной Москве в августе 1307 года.
Новгородцы под давлением обстоятельств приняли Михаила, но, кажется, были сильно настроены против него. Им, конечно, не нравились его властные замашки, его намерение увеличить размер ордынской дани. Кроме того, они еще помнили суровое правление его отца, который в 1270 году был по решению веча изгнан из города за самоуправство и произвол, а потом в отместку навел на город полчища татар. Только случайность – заступничество младшего брата Ярослава, князя Василия Костромского, – спасла тогда Новгород от небывалого погрома.
Не исключено, что теми же средствами, что и его отец, – угрозой татарского нашествия – воздействовал на новгородцев и Михаил. В летописи под 1307 годом мелькает загадочное сообщение: «На осень бысть Таирова рать» (25, 86). Странно, что при этом летописец не дает обычных пояснений: какие города и земли разорила эта «рать» и зачем приходила. Видимо, рать ушла без обычных трагических последствий. Она была лишь демонстрацией поддержки Ордой великого князя Михаила. Целью этой демонстрации было привести в трепет всех врагов тверского князя, и прежде всего – московских и новгородских правителей. Эта акция возымела действие: летом 1308 года Михаил торжественно въехал в Новгород, а москвичи смирились до времени со своим поражением.
Князь Юрий всегда тяжело переживал неудачи. Кипевшая в нем ярость толкала князя на безрассудство и жестокость. Чувствуя свое бессилие перед Михаилом Тверским, которого поддержало владимирское боярство и сам митрополит Максим, Юрий решил отвести душу на рязанских делах. Сбивчивые летописные известия позволяют проследить лишь общий ход событий. Зимой 1307 года был убит в Орде рязанский князь Василий Константинович. Вслед за этим татарская рать вторглась в рязанские земли и разграбила их (25, 86). В это же время и Юрий ездил в рязанские земли. Вероятно, он принимал участие в карательной экспедиции. Вернувшись в Москву, Юрий решил воспользоваться благоприятным моментом, когда хан Тохта был раздражен против рязанских князей, и устранить еще одного врага – рязанского князя Константина Романовича, захваченного в плен Даниилом Московским в 1301 годуй с тех пор томившегося в заточении. По приказу Юрия Константин был убит в московской тюрьме (31, 101).
Трагедия семьи рязанских князей потрясла уже ко всему привыкшую Русь. Дед, князь Роман Ольгович, был замучен в Орде в 1270 году за отказ исполнить языческие обряды татар; отец, князь Константин Романович, стал жертвой московских палачей; сын, князь Василий Константинович, как и его дед, был убит в Орде. Московский князь Юрий оказался таким образом в одном ряду с ордынскими палачами.
Небывалое ожесточение князей, готовых на преступление во имя власти и денег, вызвало осуждение неизвестного древнерусского книжника, создателя летописного некролога рязанскому князю‑мученику Роману Ольговичу. «О, возлюблен‑нии князи Русстии! не прелщайтеся суетною, и маловременною и прелестною славою света сего, еже хуждьши паучины есть, изменует бо ся в чясе временне, и яко стень мимо грядет, и яко дым изчезает, и яко сон есть вся; не принесосте убо на свет сей ничто же, ни отнести что можете, нази убо изыдосте из чрева матере своея, нази и отыщете; не обидите убо друг друга, и не лукавствуйте меж собою, и не возхищайте чюжих, и не обидите меньших сродник своих. Аггели бо их видят лице Отца вашего, иже есть на небесех. Возлюбите истинную правду, и смирение, и длъготръпение, и чистоту, и любовь и милость, да радости святых исполнитеся» (22, 149 – 150).
Эти обличения сребролюбия и тщеславия восходят к библейской книге Екклесиаста («Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему. И гибнет богатство это от несчастных случаев: родил он сына, и ничего нет в руках у него. Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понесть в руке своей» (Екклесиаст, 5, 12 – 14). Однако сквозь библейскую риторику прорывается искренняя горечь современника, свидетеля небывалого нравственного одичания русских людей в первые десятилетия чужеземного ига.
Свирепая расправа Юрия с рязанским князем возмутила и напугала даже его собственных братьев. К тому же Юрий, кажется, не хотел видеть в них самостоятельных правителей уделов, но предпочитал держать в роли своих подручников. В итоге два брата Юрия, Александр и Борис, в 1307 году бежали из Москвы в Тверь, к Михаилу Ярославичу (31, 101). Борис, плененный тверичами в 1304 году в Костроме, был отпущен Михаилом на свободу и, вероятно, питал к нему добрые чувства. Александр был следующим по старшинству за бездетным Юрием Даниловичем и потому мог претендовать на московский престол в случае внезапной кончины старшего брата или же его низложения. Однако Александру не суждено было стать московским князем. Через год или два после своего отъезда в Тверь он умер (25, 87). Где и при каких обстоятельствах это произошло – летопись не сообщает. Во всяком случае, смерть его была весьма выгодна для Юрия.
Другой беглец, Борис, надолго канул во мрак неизвестности. О нем нет более никаких известий до 1320 года, когда он умер, будучи нижегородским князем. Примечательно, что его похоронили не в Москве, а в Успенском соборе во Владимире.
Судьба Бориса очерчивается следующим образом. Где‑то между 1308 и 1311 годами он вернулся в Москву, где после смерти Александра Даниловича стал рассматриваться как наследник престола в случае кончины бездетного Юрия. Несомненно, Юрию не очень хотелось иметь его рядом с собой, но в то же время опасно было и отталкивать Бориса в ряды врагов. Наконец представился отличный случай пристроить Бориса в безопасное место.
В 1311 году умер бездетным внук Александра Невского Михаил Андреевич, правивший в Городце и Нижнем Новгороде. Юрий Московский тотчас захватил эти земли под тем предлогом, что они являются неотъемлемой частью общей вотчины потомков Александра Невского. Положение об общей вотчине всех Александровичей (из которых в живых оставались только московские Даниловичи) существовало в тогдашнем княжеском праве и было признано в 1304 году Михаилом Тверским, его матерью Ксенией и митрополитом Максимом. Конечно, Михаил Тверской в 1311 году готов был восстать против той самой идеи, которую он в 1304 году признавал справедливой: теперь ему уже не нужны были компромиссы. Он двинул на Нижний Новгород войско под началом своего сына Дмитрия. Дело оборачивалось новой московско‑тверской войной. Однако митрополит Петр, сменивший умершего в 1305 году митрополита Максима, под угрозой отлучения от церкви запретил тверичам продолжать поход. Простояв три недели во Владимире, тверские полки вернулись восвояси.
Бескровное завершение нижегородского конфликта стало возможным только благодаря тому, что, припугнув тверичей отлучением, митрополит Петр в то же время нашел компромиссное решение княжеского спора: в нижегородских и го‑родецких землях будет сидеть как самостоятельный правитель не Юрий Московский и не Михаил Тверской, а Борис Данилович. Михаил, несомненно, относился к Борису не так враждебно, как к Юрию. Для Юрия это тоже было удачное решение проблемы: он обеспечивал своенравного брата уделом, но не за счет своих собственных владений.
Для Ивана Даниловича все эти события были важным уроком. Он понял, сколь большую силу имеет глава русской церкви. Более того, именно вмешательство Петра в нижегородский конфликт привело к тому, что князь Борис навсегда покинул Москву, открыв тем самым Ивану дорогу к московскому престолу. Не здесь ли истоки того глубокого почтения, которое Иван неизменно проявлял в отношении митрополита Петра?
Будущий митрополит Петр родился где‑то в середине XIII века на Волыни. С детства он имел склонность к затворничеству и уже в 12 лет поселился в монастыре. Со временем он сам становится известным подвижником, основателем и игуменом монастыря на реке Рате близ Львова. Прослышав о «высоком житии» Петра и его иноков, митрополит Максим посетил их обитель. Это произошло в 1301 году, когда Максим объезжал Галицко‑Волынское княжество перед своим визитом в Константинополь. Игумен Петр поклонился иерарху и преподнес ему икону Божией Матери собственного письма. Эта икона под именем «Максимовской Богоматери» со временем стала одной из главных святынь московского Успенского собора.
После кончины митрополита Максима 6 декабря 1305 года великий князь Михаил Ярославич Тверской направил в Константинополь своего кандидата на митрополию – игумена Геронтия. Галицкий князь Юрий Львович, в свою очередь, послал к патриарху другого соискателя – игумена Петра Ратского. В Константинополе оба кандидата предстали перед очами патриарха Афанасия I (1289 – 1293, 1303 – 1309). Этот выдающийся деятель византийской церкви отличался твердым и независимым характером, аскетизмом и любовью к монашеству. Он стремился укрепить внутрицерковную дисциплину, обеспечить должный порядок во всех епархиях своей обширной патриархии. Дав согласие на открытие самостоятельной Галицкой митрополии в первые годы XIV века, Афанасий исходил из того, что после бегства митрополита Максима из Киева во Владимир эти земли остались без должного архипастырского надзора.
Игумен Петр понравился Афанасию своим подвижническим жаром и преданностью делу православия. Б качестве кандидата на Галицкую митрополию Петр прожил в Константинополе не менее двух лет. Патриарх много раз встречался и беседовал с ним, наблюдал за его поведением через доверенных лиц. Убедившись в незаурядных достоинствах Петра и увидев в нем своего единомышленника, Афанасий решил передать под его управление всю русскую митрополию (46, 206).
|