Жертвами «наездов» и «находов» были не только рядовые
уличане, но и сами бояре: 25 ноября поступила жалоба от братьев Луки и Василия
Исаковых, детей Полинарьина: они били челом на того же «на Василья на
Микифорова, на Панфила на старосту Федоровские улицы, что, наехав на их двор,
людей у них перебили, а живот разграбили, а взяли на 500 рублей».
Великий князь дал жалобникам своих приставов — ими
оказались Дмитрий Чюбар Зворыка, Федец Мансуров и Василий Долматов. Любопытно,
что в числе приставов — дьяк (Василий Долматов еще недавно служил князю Юрию
Васильевичу и писал его духовную грамоту). Перейдя на государственную службу,
он стал одним из наиболее видных и доверенных лиц в окружении великого князя. К
архиепископу, посадникам, боярам и житьим, находившимся у него на приеме в
момент принесения жалоб, великий князь обратился с требованием назначить своих,
новгородских приставов «на тех сильников», заявив при этом о своем желании
лично разобраться в существе дела и взять ведение его в свои руки: «Хочю яз
того посмотрите… хощеть бо ми ся обиденым управа дати». Перед нами — первый в
истории Новгорода пример непосредственного вмешательства великокняжеской власти
в распри между новгородцами, первый пример реального осуществления суда и
управы великого князя в его новгородской «отчине». Не ограничившись обращением
к руководителям новгородского правительства, великий князь через своих бояр
Федора Давыдовича Хромого и Ивана Борисовича Тучка Морозова сделал аналогичное
заявление и на вече: «…чтобы дали своих приставов на тех обидящих братью свою».
Суд состоялся на следующий день, в воскресенье. Истцы
и ответчики, обиженные и обидевшие, приведенные приставами степенный посадник и
другие представители боярской элиты «все сташа перед великим князем на Городище».
На суде великого князя присутствовали также архиепископ и посадники. Но им,
очевидно, была отведена скромная роль статистов. Разбирательство уголовного
дела новгородских олигархов в роковой для феодальной республики день, 26 ноября
1475 г.,
проходило, судя по летописному отчету, по обычному, хорошо известному из
судебных актов XV в. ритуалу средневекового состязательного процесса: «Василий
Онаньин посадник и с прочими преже написанными, на них же жалоба, отвечати
стали… И начат судити их, и суди их и обыска, да жалобников оправил, а тех
всех, как находили, и били, и грабили, обвинил… И велел князь великий Василья
Онаньина, Богдана Есипова, Федора Исакова, Ивана Лошинского поимати. И взяли их
дети боярские: Василья Онаньина — Иван Товарков, Богдана — Русалка, Федора
Исакова — Звенець».
Феодальной республике был нанесен непоправимый удар.
Четверо представителей боярской олигархии во главе со степенным посадником,
обвиненные в тягчайшем уголовном преступлении, были осуждены судом великого
князя и оказались под стражей. В день суда старые, традиционные политические
институты Великого Новгорода, составлявшие на протяжении трех веков основу его
политического бытия, показали свою полную несостоятельность перед лицом
великокняжеской власти и фактически перестали существовать, сохранившись только
в своих названиях. Именно этот день может по праву считаться концом боярской
республики, хотя агония ее длилась еще более двух лет.
Взятием под стражу четырех главных обвиняемых дело не
ограничилось. «Товарищев их всех велел князь великий своим приставам подавати
на поруки на крепкые в полутора тысяче рублях в истьцевых да в своей вине без
урока»: обвиняемые должны были не только возместить убытки истцам, но и
выплатить уголовный штраф, «вину», в пользу великокняжеской казны. Великий
князь наглядно демонстрировал свое желание «обиденым управа дати». С безраздельным
господством боярской олигархии, опиравшейся на вечевые институты, было
покончено навсегда. Военное могущество и политические амбиции боярской
республики были похоронены на берегах Шелони, а внутриполитическая власть
боярства была подорвана изнутри новгородскими жалобниками, нашедшими суд и
управу у великого князя на Городище.
Городищенское стояние отнюдь не ограничивалось только
рассмотрением жалоб новгородцев и судебным разбирательством по ним. В тот же
день, 26 ноября, «великий князь выслал от себе вон Ивана Офонасова да сына его
Олфериа, да их поимати велел в том, что мыслили Великому Новутороду датися за
короля, а взяли: Ивана — Василий Китай, а сына его — Юрьи Шестак».
Суд по жалобам новгородцев над степенным посадником и
его «товарищами» — осуществление великим князем функций верховного арбитра во
внутренних делах новгородской «отчины». «Помание» Ивана Офонасова с сыном
говорит о другом: об обостренном внимании московского правительства к
политической позиции, политическим интригам новгородского боярства. В
распоряжении великого князя, очевидно, оказались данные о государственной
измене Офонасовых. Этот факт свидетельствует, во-первых, о том, что в среде
новгородских олигархов мысль о переходе под власть Казимира не была еще
окончательно похоронена, во-вторых, о том, что Москва внимательно следит за
боярами, которые в своей собственной республике находятся теперь в далеко не
полной безопасности. Глаз и рука Москвы проникают в толщу новгородского
общества.
Суд над посадниками на Городище не мог не произвести
колоссального политического и морального эффекта. 28 ноября архиепископ и члены
новгородской господы пришли «бити челом от Великого Новогорода о изниманных
боярах, чтобы пожаловал, смиловался, казни им отдал и на поруки их дал». Челобитье
«от Великого Новогорода», видимо, обсуждалось на вече и носило характер своего
рода политического демарша, который был, однако, категорически отклонен.
«Ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новугороду, отчине нашей, колико от
тех бояр и наперед сего лиха чинился, а нынеча, что ни есть лиха в нашей
отчине, то все от них чинится», — заявил великий князь челобитчикам, поставив
перед ними риторический вопрос: «Ино како ми за то их лихо жаловати?» Заявление
великого князя характерно. В его глазах Василий Онаньин «с товарыщи» далеко не
случайные преступники. Их расправа со своими противниками в новгородских улицах
не единичный факт самоуправства, а всего лишь одно из звеньев в длинной цепи
«лиха», чинимого ими в новгородской «отчине». Нет оснований, разумеется, видеть
в руководителе республики, в степенном посаднике, доверенном лице новгородской
господы всего лишь несдержанного, недисциплинированного человека, под горячую
руку совершившего уголовное преступление. Едва ли Василий Онаньин и его
«товарыщи» отличались основными чертами своего морально-политического облика от
других членов господы. Чинимое ими «лихо» — определенная система поведения и
действий, в большей или меньшей степени свойственная господе в целом, боярской
олигархии как таковой. Суд и приговор над Онаньиным и его «товарыщами» — в
известной мере суд и приговор над всей господой, над всей правящей новгородской
верхушкой, над всей ее политической и социальной практикой.
Отсюда и настойчивые попытки других членов господы добиться смягчения их
участи, отсюда же и не менее настойчивое стремление великого князя довести
начатое дело до конца. Управа «обиденым» по логике вещей перерастала рамки
уголовного дела, она превращалась в принципиальное осуждение всего политического
уклада боярской республики. В тот же день, 28 ноября, бояре в оковах были со
своими приставами посланы в Москву, куда прибыли 10 декабря.
В Новгороде верно оценили глубинный политический смысл
суда на Городище, грозную опасность, нависшую над политическим строем
республики. Новгород глухо бурлил, потрясенный небывалыми событиями; видимо,
готовилось вооруженное выступление сторонников осужденных бояр. Как и 16 лет назад,
при приезде Василия Темного, поползли тревожные слухи: «…и ту же нощь видеше и
слышаше мнози вернии, как столп огнян стоящь над Городищем от небеси до земли,
тако же и гром небеси». Однако, как и в 1460 г., до вооруженного столкновения дело не
дошло. Во-первых, новгородцы, очевидно, были далеко не единодушны в своем
сочувствии взятым под стражу боярам, совершавшим «наезды» на новгородские
улицы. Во-вторых, существенное значение имело и то, что московской «силы» «было
полно»: «суд и управа» великого князя в сердце феодальной республики имели
достаточно реальное обеспечение.
Между тем прерванные на время пиры продолжались. Они
следовали друг за другом через один-два дня и сопровождались богатейшими подношениями,
которые скрупулезно перечислял летописец.
Рано утром 23 января, во вторник, «выехал великий
князь из Новгорода к Москве», провожаемый всеми новгородскими властями, и 8
февраля, в четверг, вернулся в свою столицу. Городищенское стояние окончилось.
«Поход миром» 1475 г. и Городищенское стояние едва ли не
важнейшие шаги в ликвидации феодальной республики, «Мирная» форма похода не
могла скрыть от современников его сущности как военной экспедиции (только без
применения оружия). Псковский летописец отметил, что «вся… сила стояла по всем
монастырям, было полно по обе стороне около всего Великого Новгорода; тем же
было от них силно, много христиан пограблено по дорогам и по селам и по
монастырям, и числа края нет». Не ошибались современники и в истинном значении
Городищенского стояния. Псковский летописец, например, видел это значение в
том, что «князь великий приехав в Новъгород, и как к нему съслися на суд, и
князь великой в новъгородцев опросив, да всех у себя на Городищи тех насилников
и на Москву тымы часы всех спроводил… а иных бояр многых насилников на поруку
владыке подавал до управе». Для проницательного псковича суть событий именно в
суде и управе великого князя над насильниками, а не в том, что «владыке и
посадникам и всему Нову городу кормом и даровы и всему сполу числа края нет,
колко золота и серебра вывеже от них». Бесконечные пиры с подношениями даров не
смогли внушить современникам иллюзии гостеприимства и доброжелательности
новгородских бояр: эти пиры псковский летописец рассматривает как форму своего
рода контрибуции с Новгорода, и прежде всего с руководителей республики.
Примерно так же расценивает события осени 1475 г. и последующей зимы
Типографская летопись: великий князь «дасть управу Великому Новугороду, приведе
их во всю свою волю, лутчих посадников поимав, оковавши их на Москву посла», и
при этом еще «много поимав богатьства».
Итак, реальное, фактическое осуществление московской
верховной юрисдикции в Новгородской земле, формально вытекавшее из условий Коростынского
мира, — вот, по оценке современников, основной смысл «похода миром» и
Городищенского стояния. С этой оценкой нельзя не согласиться.
Новгородская господа сделала еще одну попытку спасти
своих лидеров. 31 марта 1476
г. в Москву прибыл архиепископ Феофил в сопровождении
трех посадников и «мнози с инии от житьих людей» «бити челом о тех же пойманных».
На следующий день депутация была на обеде у великого князя, а спустя шесть дней
новгородцам был дан «пир отпускной». Пришлось уехать ни с чем: «тех пойманных
не отпустил князь великий ни единого». Наказанию бояр, обвиненных в уголовных и
политических преступлениях, великий князь придавал принципиальное значение. Суд
и управа над новгородскими подданными из декларации перерастали в реальность.
23 февраля 1477 г. «прииде из Новгорода к великому князю
посадник Захарья Овинов за приставом великого князя, со многими новгородци,
иным отвечивати, коих обидел, а на иных искати». Московский летописец счел
нужным сопроводить это известие комментарием: «Того не бывало от начала, как и
земля их стала, и как великыи князи учали быти от Рюрика на Киеве и на Володимере
и до сего великого князя Ивана Васильевича, но сеи в то приведе их».
|