|
А была ли ересь?
Историк
русской Церкви митрополит Макарий (Булгаков) определял ересь «жидовствующих»
как «полное отступничество от христианской веры и принятие веры иудейской:
«Схария и его товарищи проповедовали у нас не какую-либо ересь христианскую, а
ту самую веру, которую содержали сами и в том виде, в каком исповедуют ее все
иудеи, отвергшие Христа Спасителя и Его Божественное учение». Но если Схария
был караимом, с чем, кажется, согласны современные исследователи, мы уже не
можем согласиться с утверждениями митр. Макария. Если же считать «жидовствущих»
сектантами, то, судя по обличениям преподобного Иосифа, в отличие от прочих
известных еретических движений, Схария не предложил альтернативной официальному
христианству идеологии (наподобие, например, манихейской), не выдвигал вслед за
стригольниками собственной программы исправления пороков современной Церкви.
Полагаясь на свидетельства прел. Иосифа, мы представляем, что отвергали
жидовствующие, но при этом остается неясным, что они принимали. Получается, что
Схария и его ученики ограничились тотальной критикой христианских догматов и
церковных порядков, которая велась еретиками одновременно с позиций иудаизма,
античной философии и даже апостольских и евангельских Писаний.
Чем
объяснить невероятную всеядность еретиков, можно ли допустить, что столь
эклектичное мировоззрение послужило основой формирования единого движения? На эту
странную особенность ереси «жидовствующих» – сочетание несочетаемых компонентов
– обращали внимание многие исследователи. Историк Н.М. Никольский указывал на
пестроту социальной базы ереси: «В Новгороде – это сторонники московской партии
из мелких людей и клирошан, в Москве – это, с одной стороны, приближенные
князя, с другой – гонимое им боярство». Е.Ф. Шмурло отмечал следующие
разительные противоречия в учении и приемах еретиков: 1. Отрицая божественность
Иисуса Христа, еретики не отрицали, безусловно, Его божественного
посланничества. 2. Критикуя Евангелие, они не отрицали принципиально его
положений. 3. Отвергая иконы, они делали исключения для лика Спасителя; иные же
готовы были поклоняться вообще всем иконам, лишь бы они были обращены известным
образом (на восток, а не на запад).
А.И.
Алексеев сложность изучения ереси «жидовствующих» объясняет тем, что обличители
ереси объединяли «сторонников, по-видимому, крайне разнородных течений». В.В.
Мильков полагает, что наряду с еретиками-«библеистами» существовали и еретики
иного толка, не отвергавшие полностью идей новозаветной литературы, а лишь
сомневавшиеся в отдельных ее положениях. К подобным выводам в свое время
приходил и Е. Е. Голубинский, который, однако, попытался их примирить следующим
образом: «Ересь „жидовствующих", представлявшая в своем подлинном виде чисто
жидовство, с совершенным отрицанием христианства, так что одно принимаемо было
вместо другого, а в своем неподлинном виде – большее или меньшее христианское
вольномыслие..» Несколько страниц спустя Голубинский предполагает, что помимо
«подлинных» и «не подлинных» еретиков существует еще и третья категория,
состоящая из «тех, кто, не отпадая в ересь и не заражаясь вольномыслием, стали
почитателями и адептами лишь предлагавшихся жидовством чернокнижия и
астрологии.
Голубинский
честно постарался классифицировать это цветущее изобилие убеждений и
заблуждений. Так как он не подвергал сомнению искренность преп. Иосифа, ему
пришлось и здесь следовать показаниям Волоцкого игумена, который утверждал, что
еретики, видя человека благоразумного, боялись оттолкнуть его своими
эксцентричными взглядами и начинали с малого, испытывая благочестие своей
жертвы критическими рассуждениями о вере, тем самым стараясь заронить в душах
сомнение и смуту. Подобный прием способен объяснить разную степень
вовлеченности людей в ересь, но не сосуществование в рамках одного движения
столь несогласных меж собой мировоззрений. Если даже признать в «более или
менее» христианском вольнодумце кандидата в «подлинные» еретики, никак нельзя
увидеть в нем соумышленника иудеев. В нарисованной Голубинским лестнице,
ведущей в подземелье безверия, отсутствует несколько ступеней, а то и целый
пролет.
Знакомство
с сочинением Волоцкого игумена порождает и другой вопрос – об идеологе ереси –
в том грандиозном виде, в каком представил его Санин. Кто среди тех, кого Иосиф
причислял к «жидовствукщим», обладал столь глубокими и разнообразными
богословскими познаниями и литературными талантами? Если преп. Иосиф в своем
грандиозном сочинении разоблачил всевозможные нападки на христианство, кто-то
должен был их сформулировать и ввести в единую систему. Очевидно, на эту роль
не подходят ни караимский вероучитель Схария, ни полуграмотные новгородские
попы, ни жизнелюбивый митрополит Зосима, ни светский писатель и дипломат Федор
Курицын.
Между
тем, по нашему мнению, у ереси все же был свой идеолог – не кто иной, как
преподобный Иосиф Волоцкий. Обратим внимание на «невинную», на первый взгляд,
фразу в предпосланном «Просветителю» «Сказании о новой ереси новгородских
еретиков..». «Этой беды ради и я выбрал из Священного Писания и святоотеческих
творений некоторые обличения против речей еретиков, – уведомляет читателя
Иосиф. – …Я собрал воедино
свидетельства из различных святых книг, чтобы знающие, прочитав, вспомнили, а
не знающие, прочитав, поняли». На наш взгляд, эта фраза раскрывает не столько
алгоритм работы над «Просветителем», сколько незамысловатую методику
компиляции, благодаря которой появилось на свет учение «жидовствующих». Иосиф
кропотливо извлек из множества знакомых ему антиеретических трудов нападки на
христианскую церковь, относящиеся к разным эпохам, и, объединив в одно целое,
приписал их новгородским вероотступникам, заодно «изобличив» их с помощью
богословов прошлого. Еще в середине XVI века рязанский епископ Кассиан
критиковал «Просветитель», «яко не подлинну быти свидетельству книги сея».
Постриженник Кириллова монастыря Кассиан, очевидно, обвинял Иосифа в том, что
тот возводил ложные обвинения на вольнодумцев и его книга содержит не достоверные
свидетельства, а измышления о ереси. Р.Г. Скрынников обратил внимание на то,
что в «Просветителе» преподобный Иосиф развивал мысль о «перехищрении и
коварстве Божьем», которое противопоставляется «бесовскому злохытрству». Иначе
говоря, есть ложь «хорошая», допустимая для того, чтобы с ее помощью переиграть
супротивников Божиих или своих недругов.
При
внимательном прочтении «Просветителя» нетрудно проследить ход мыслей Волоцкого
игумена. Вот как Иосиф живописует иконоборчество еретиков. «Они возносили многие
хулы и поношения на Божественную церковь и всечестные иконы, говоря, что не
следует поклоняться созданию рук, не следует изображать на святых иконах Св.
Троицу, поскольку Авраам видел Бога с двумя ангелами, а не Троицу.. Они
запрещали поклоняться божественным иконам и честному Кресту, бросали иконы в
нечистые и скверные места, некоторые иконы они кусали зубами, как бешеные псы,
некоторые разбивали, некоторые бросали в огонь и говорили: «…надругаемся над
этими иконами, как жиды надругались над Христом». Сначала Иосиф излагает
традиционные иконоборческие доводы, которые вкладывает в уста еретикам, затем
переходит к их злобесньм деяниям, начиная от запрета на поклонение, переходя к
дерзким богохульственным выходкам. В конце, словно спохватившись, что речь идет
о «жидовствующих», говорит о том, что надругавшиеся над иконами новгородцы
сознательно подражали иудеям.
Волоцкий
игумен вполне сознательно придал воззрениям новгородских еретиков как можно
более неопределенный и широкий характер. Как выражается Е.Е. Голубинский, «что
касается несобственного или дохристианского вольномыслия, то относительно его
преп. Иосиф Волоколамский не сообщает ничего определенного». Разумеется!
Определенность помешала бы преподобному выдвигать обвинения в принадлежности к
ереси в отношении любого своего противника и оппонента. В этом смысле
примечателен пример чернеца Захарии, настоятеля одного из монастырей близ
Новгорода, который был изобличен как стригольник. В беседе с епископом
Геннадием Захарий заявил: «А у кого, деи, ся причищати? Попы, деи, по мзде
поставлены.. И аз познал что – стригольник», – резюмирует владыка.
Следовательно, Захария отношения ни к новгородским, ни к московским еретикам,
ни к иудаизму не имел, но нашел покровителей в столице, что для Иосифа
оказалось достаточным, чтобы приписать его к «жидовствующим».
В
этом отношении показательны 12 – 16 слова «Просветителя», составленные после
1504 года. В них преподобный отвечает «жидовствующим», которые якобы ратуют за
прощение еретиков и отступников. Так, «слово» шестнадцатое направлено «против
ереси новгородских еретиков, говорящих, что если еретики или отступники,
обличенные в своих ересях и отступничестве и осужденные, начнут каяться, то
следует принять их покаяние и удостоить их милости». На самом деле Иосиф полемизирует
здесь не с учениками Схарии, а с заволжскими старцами, которые указывали
игумену на то, что «нераскаявшихся и непокорных еретиков предписано держать в
заключении, а покаявшихся и проклявших свое заблуждение еретиков Божья церковь
принимает в распростертые объятия: ради грешников облекся плотью Сын Божий, и
пришел он погибших сыскать и спасти».
Однако
Иосиф без всякого стеснения приписывает этот аргумент нестяжателей богомерзким
еретикам, а заодно поясняет, что нынешние отступники каются притворно, а
«поскольку в святых книгах не говорится, как принимать таковых еретиков и как
определить, достойные ли плоды принесло их покаяние, не следует прощать их и
давать им волю и послабление». Таким образом, Иосиф создает прецедент, в
соответствии с которым любой враг партии «любостяжателей» будет обвинен в
жидовстве, безотносительно истинных воззрений, им исповедуемых. Этот прием с
успехом использовался иосифлянами на протяжении последующих десятилетий.
Выше
мы упоминали о том, что на соборе 1531 года Михаил Захарьин указывал на Максима
Грека как на смутотворца, распространителя различных пагубных лжеучений, причем
на первом месте оказалась именно «жидовская» ересь. Судьи словно позабыли, что
участникам одного из предыдущих соборов (Голубинский полагает, что при
Варлааме) Святогорец адресовал «совет к собору православному на Исака жидовина,
волхва, чародея и прелестника», где обличал некоего последователя Схарии,
объявившегося в московских пределах, и яростно ополчался на астрологию и
чародейство. Казалось, при самом большом желании Максима невозможно уличить в
сочувствии к иудаизму, однако обвинителей мало интересовали действительный
образ мыслей и поступки оппонента. В 1553 году заволжских старцев вновь
обвиняли в жидовстве – теперь уже в связи с делом Матвея Башкина. Обвинения и
всякое упоминание о ереси прекратились только тогда, когда цель была достигнута
и партия нестяжателей была полностью разгромлена.
|