Король обязывался не посягать на православие — «веры
греческий и православные нашей не отъимати». Это было, разумеется, необходимым
условием приглашения католического короля: «римских церквей тебе, честны
король... не ставити». Только при этом условии можно было надеяться, что
новгородцы (или хотя бы их достаточно большая часть) примут «честного короля».
Духовные и светские магнаты Новгорода сохраняли всю полноту власти над православной
церковью в своей земле. «А где будет нам... любо... ту мы владыку поставим по
своей воли», — откровенно писали составители документа. И вместе с тем
деликатно умалчивали, кто же будет утверждать владыку — православный митрополит
в Москве или униатский в Киеве. При переходе под власть короля, открыто
поддерживавшего униата Григория, ответ на вопрос напрашивался сам собой. Но в
Новгороде жили православные, а не униаты. Это приходилось учитывать авторам
договора. Осторожное умолчание было далеко не лишним.
«А Немецкого двора тебе не затворяти...». Господа ни в
коем случае не хотела лишаться выгодной торговли с Ганзой. Не хотела она
лишатьея, конечно, и своих далеких пушных факторий — Заволочье, Тир, Пермь,
Печора попали в список новгородских волостей, которых королю «не держати своими
мужи, а держати мужми новгородцкими». В списке этих волостей оказалась и Вологда
— господа считала ее своей, хотя там уже девять лет числился князем Андрей
Меньшой, младший брат великого князя всея Руси.
Господа предусмотрела главное, самое главное. «А
пойдет князь велики московский на Велики Новъгород, или его сын, или его брат,
или которую землю подъимет на Велики Новъгород, ино тебе, нашему господину
честному королю, всести на конь за Велики Новъгород и со всею с своею радою
литовскою против великого князя, и боронити Велики Новъгород». А в отсутствие
короля «раде литовской всести на конь за Велик Новъгород по твоему (короля.— Ю.
А.) крестному целованию, и боронити Новгород». За это «честный король» мог
взять «черны бор по новогородцким волостем по старине...».
Договор с Казимиром был не просто приглашением
польского короля на новгородский стол. Это был договор о военном союзе против
Русской земли, стоявшей за спиной «князя великого Московского», от которого
должен был теперь «боронити» Великий Новгород «честный король» «со всею своею радою».
И «на том на всем» «новгородцкие послове целоваша
крест новгородцкою душею к честному королю за весь Велики Новъгород в правду,
без всякого извета...». Ноябрьские события 1470 года, приглашение Михаила
Олельковича и его кратковременное пребывание на новгородском столе, вызвавшее
такую бурю в Новгороде, такой протест в Москве, такое ироническое осуждение в
Пскове, были сущим пустяком по сравнению с договором, на котором «новгородцкою
душею» целовали крест представители господы к свому новому господину, «честному
королю» Казимиру Ягеллончику.
«Старина» кончилась. Господа сделали свой выбор —
выбор между интересами Русской земли и своими собственными интересами. Они
оказались несовместимыми— такова логика исторического процесса. В лице своего
боярства Господин Великий Новгород, самый крупный, самый сильный, самый яркий
представитель «старины», порядков и традиций феодальной раздробленности, самый
первый удел, отпочковавшийся когда-то от древнерусского ствола, поднялся против
Русской земли. Отстаивая свою «старину», господа была вынуждена решительно
порвать со стариной общерусской. Впервые Новгород звал на стол польского
короля. Впервые противопоставлял себя «князю великому Московскому». Впервые
выходил из состава Руси.
Ни послания великого князя и митрополита, ни
увещевания благомыслящих из «лучших людей» («Нелзе, брате, тому так быти, яко
же вы глаголете, за короля нам датися»), ни крики толпы на улицах города: «К
Москве хотим!» — не поколебали решения господы. «Буря велика» сломала крест на
святой Софии, в Спасском монастыре на Хутыни «колоколы сами о себе звон испущаху...».
«Сицева бо (такие.— Ю. А.) знамения не бывают никогда на добро»,—
качали головой благочестивые люди. Тревожимый мрачными предчувствиями,
раздираемый междоусобицами, Господин Великий Новгород шел навстречу своей
судьбе.
|