|
Метаморфозы владыки Геннадия
Геннадий
Гонзов сообщал Ростовскому епископу Иосафу, что лично слышал от видного еретика
Алексея о том, что при составлении новой пасхалии церковным иерархам придется
обратиться к ним как к знатокам астрономии: «Ино и яз слыхал у Алексея: «и мы
де тогда будем надобны». Возникает вопрос: где, собственно, имел Геннадий столь
доверительную беседу с премерзким еретиком? Вероятнее всего, в Москве, в
бытность последнего протопопом Успенского собора, а Геннадия – настоятелем
Чудова монастыря, располагавшегося между Спасской башней и кремлевской Соборной
площадью. С берегов Волхова владыка также сообщал о том, как другой придворный
еретик иерей Денис во время богослужения плясал за престолом и ругался над
крестом. Выдумал или нет Геннадий сценку сатанинского перфоманса, но явно не
пересказывал корреспондентам московские слухи, а сообщал случаи, ему лично известные.
А
как иначе: на протяжении четырех лет протопопы-вероотступники и будущий
руководитель новгородской епархии трудились на духовной ниве по соседству – на
расстоянии пары сотен шагов, отделявших Чудов от Успенского и Архангельского
храмов. (Протопопы, как мы помним, появились в Москве в начале 1480 года, а
чудовским архимандритом Геннадий стал не позже февраля 1477 года, – когда
уже сложился московский кружок вольнодумцев). Заметим, что в этот период
великий князь, благоволивший еретикам, благоволил и Геннадию. В Москве
злословили, что Геннадий щедро заплатил великому князю за назначение. Похоже,
что силы, противостоящие Ивану III, с помощью подобных слухов пытались
опорочить и самого государя, и его фаворита. Собственно, расположение государя
и позволило Гон-зову занять в декабре 1484 года архиерейскую кафедру. Это,
разумеется, не означает, что все любимцы Ивана Васильевича были близкими
приятелями или единомышленниками, однако трудно поверить, что кремлевский
обитатель Геннадий не знал того, чего не особенно скрывали при дворе –
увлечения высокопоставленных сановников некими соблазнительными идеями, а также
не ведал об экстравагантных выходках бывших новгородских иереев.
Сам
же Геннадий и его соумышленники, разумеется, представляли дело таким образом,
что владыка ни о чем предосудительном не ведал, а, обнаружив кривоверие,
яростно ополчились на вероотступников. Вот как живописует архиерейские подвиги
Иосиф Санин: «В лето же 6993 (1484) поставлен бысть архиепископ Великому
Новугороду и Пьскову священный Генадие, и положен бысть яко светилник на
свещнице Божиим судом. И яко лев пущен бысть на злодейственыа еретики, устреми
бо ся, яко от чаща Божественых Писаний, и яко от высоких и красных гор
пророческых и апостольскых учений, уже ногты своими растръзая тех скверныя
утробы, напившаяся яда жидовъскаго, зубы же своими съкрушая и растерзал и о
камень разбивая».
Однако
динамичная картина, нарисованная волоцким игуменом, вряд ли соответствует
действительности. Зная о более чем сомнительных взглядах и предосудительном
поведении Дениса, Алексея, их друзей и покровителей, Геннадий Гонзов, возглавив
епархию, не озаботился сразу розыском корней ереси, не спешил пустить в
действие свои смертоносные «ногти и зубы», а лишь спустя пару лет во второй
половине 1487 года обнаружил ее очаг, причем совершенно неожиданно. Судить
приходится с его слов о том, как «распростерлась ересь в Ноугородской земли, а
держали ее тайно да потом почали урекатись вопьяне, и аз послышав то да о том
грамоту послал к великому князю да и к отцу Геронтию митрополиту». Подробности
же нового вероучения святитель Геннадий узнал только благодаря раскаянию попа
Наума: «И только бы поп Наум не положил покааниа, да и в христианство опять не
захотел, ино бы как мощно уведати по их клятве, как они отметаются своих
велений», – писал архиепископ.
Складывается
впечатление, что в своих посланиях Геннадий не столько излагает сведения о ереси,
сколько пытается объяснить собственную бездеятельность, поскольку его
корреспонденты – епархиальные владыки – прекрасно знали обстоятельства карьеры
новгородского архиерея. Мы далеки от мысли, что ученик Савватия Соловецкого
относился безучастно к кривоверию. Но как человек неравнодушный к власти и
власть имущим, он был склонен скорее подольстится к великому князю, нежели
вступать с ним в конфликт, обличая его фаворитов. Если бы он решился на это, не
видать ему новгородской кафедры и вряд ли Иван Васильевич стал бы защищать
Геннадия от нападок митрополита Геронтия. Не потому ли во время достопамятного
инцидента с «неправильным» крестовым ходом вокруг Успенского собора архимандрит
Чудова монастыря поддержал Ивана Васильевича, таким образом став на сторону «неизвестных
прелестников»?
Полагаем,
что Геннадий Гонзов отбыл из Москвы к месту нового назначения искренним
приверженцем великого князя. Но положение главы новгородской епархии
разительным образом отличалось от положения чудовского архимандрита, чье благополучие
всецело зависело от государева расположения. В то время церковные владения в
Новгороде занимали почти 20% от общего числа новгородских земель. Причем во
владении архиепископа находилось свыше 5% земель. Фонд владычных земель в
Новгороде был гораздо значительнее, чем тот, что находился во владении
митрополичьей и епископской кафедр в Северо-Восточной Руси. При том, что в
январе 1478 года Иван Васильевич реквизировал у новгородского владыки 10
волостей (а хотел половину) и вдвое сократил земельные владения крупных
монастырей. По словам Б.Д. Грекова «Обедневшему Софийскому дому могла
позавидовать любая архиерейская кафедра и даже сам московский митрополит».
Для
оказавшегося в роли крупнейшего землевладельца Геннадия вопрос о церковных и
монастырских имуществах приобрел жизненно важное значение, а Иван Васильевич из
благодетеля превратился в человека, угрожающего его благосостоянию, поскольку
великий князь был не прочь повторить секуляризационный опыт. Иван III,
очевидно, полагал, что верный ему Геннадий станет добросовестным помощником в
этом деле. Но он обманулся в новом архиепископе, как в свое время в Иосифе.
Отныне мы видим Геннадия в первых рядах любостяжателей. Не случайно при
Геннадии в текст «Чина православия» было внесено анафематствование всем «начальствующим
и обидящим святые божии церкви».
Подчиненным
Гонзова по епархии оказался волоцкий игумен. «И возвести архиепископ сие зло
игумену Иосифу, и просит помощи: дабы, рече, злое сие еретичество не вошло в
умножение неразумных человек. И сиа слышав отец Иосиф, зело оскорбися; и велми
болезнуя о Православной вере от всего живота своего: разны бо телесным
растоянием с архиепископом, а духом в единстве о Православной вере… И нача отец
Иосиф ово наказанием, ово же писанием спомогати архиепископу, и о сем зело
скорбяще…».
Геннадий
и Иосиф оказались единомышленниками, оба «разочаровались» в великом князе, оба
зарекомендовали себя ярыми сторонниками незыблемости церковной собственности,
оба связали судьбу с политическими силами, противостоящими кремлевской партии.
Их сближению способствовало и то обстоятельство, что родные братья ближайшего
друга Иосифа – Бориса Кутузова Михаил и Константин служили у новгородского
архиепископа. В качестве особого расположения Геннадий сделал Иосифа как бы
своим наместником в Волоколамске, передав ему все доходы в Волочком благочинии.
Трудно
судить, когда Иван III заметил произошедшую с Геннадием метаморфозу, но
благожелательное отношение великого князя сменилось на враждебное. Геннадий
рисковал повторить незавидную участь своего предшественника Феофила, смещенного
Иваном Васильевичем. В 1479 году последнего избранного новгородцами
архиепископа лишили сана, арестовали и отправили в Москву, где заключили в
Чудов монастырь, то есть под надзор Геннадия. Знал новгородский владыка и о
могущественном влиянии «неизвестных прелестников», вольным или невольным
союзником которых он когда-то являлся. Что же внушало ему уверенность в
правильности сделанного выбора и помогло во второй половине 1487 года внезапно
«обнаружить» ересь и возвысить свой голос против богоотступников?
По
нашему убеждению, эпизод с обнаружением ереси неразрывно связан с политической
ситуацией, сложившейся в Новгороде. «Положение Геннадия осложнялось
неприязненным отношением со стороны Ивана, а также тем обстоятельством, что его
реальная власть была сильно ограничена действиями московских
наместников», – указывает А.И. Алексеев. Примерно в то же время, когда
Геннадий занял епископскую кафедру, наместником города стал Яков Захарьин-Кошкин.
Впервые он упомянут в летописи в этом качестве в 1485 году, когда по приказу
великого князя боярин водил новгородские полки на Тверь. Яков Захарьин правил
городом вместе с братом Юрием. Он не церемонился с опальным городом, обложив
жителей непомерными штрафами, «ставил их на правеж». Обиженные и ограбленные
новгородцы пытались найти справедливость у Ивана III. Тогда Яков Захарьин
обвинил своих обличителей в государственной измене – покушении на жизнь
наместника. Семь тысяч новгородцев были высланы в Москву – «занеже хотели убити
Якова Захарьича, наместника Новагородского». Прочих мнимых или истинных
заговорщиков – «иных думцев много Яков пересек и перевешал».
Действовали
ли Кошкины-Захарьины по своей инициативе, стараясь отвести от себя подозрения в
лихоимстве, либо выполняли прямые указания великого князя относительно
окончательного уничтожения новгородской элиты, в любом случае их действия
поддержали в Москве. Геннадия Гонзова также с полным основанием можно считать
московским церковным наместником. Первый назначенный архиерей из Москвы не смог
обуздать глухое сопротивление местного духовенства, и ему пришлось вернуться
восвояси. После столь очевидного фиаско Геннадию наверняка дали самые
решительные наставления, а также предоставили полномочия по осуществлению
карательных мер в отношении новгородского клира. Для выполнения задания
требовалось скомпрометировать здешних иереев, отыскать повод для репрессий. В
контексте драматических событий в городе «внезапное» раскрытие епископом ереси
среди новгородских священников очень удачно сочеталось с раскрытием заговора
среди новгородских бояр и купцов. Получалось, что новгородцы вынашивали преступные
помыслы как по отношению к светским властям, так и по отношению к вере
православной.
Были
представлены весьма любопытные «улики». В январе 1488 года новгородский владыка
писал хорошо нам знакомому суздальскому епископу Нифонту о том, как на берегах
Волхова «наругаютца христьянству – вяжут кресты на вороны и на вороны. Многие
велели: ворон деи летает, а кресть на нем вязан деревян(…) И ныне таково есть бесчинство
чинитца над Церковъю Божиею и над кресты и над иконам и над христианьством».
Москвич Геннадий мог не знать, что еще с домонгольских времен крестики часто
входили в состав языческих амулетов, не имеющих отношения к христианству. Этот
пережиток пантеистических верований и был представлен как пример поругания православия.
|