Образ «Богоматери Одигитрии» для русских людей XIV
столетия имел и отчетливое героико-патриотическое содержание. Его греческое
название переводили иногда и как «Крепкая Помощница». Древнее сказание об этой
иконе сообщало, что она не раз спасала столицу христианского мира, Константинополь,
от нашествия иноплеменников. В случае военной тревоги ее носили по городским
стенам (24, 9).
Особенно известным было чудо, совершенное Одигитрией в
626 году при императоре Ираклии и патриархе Сергии. Икона спасла город от
обступивших его полчищ «огнепоклонников» персов и «язычников» авар и «скифов».
Море у города внезапно вскипело и поглотило корабли «скифов». Персы бежали, охваченные
ужасом.
По случаю чудесного избавления города клирик храма
Святой Софии Георгий Писида написал вдохновенный «Акафист Богоматери». Это
песнопение очень любили на Руси. Богоматерь именовалась в нем «Военачальницей,
защищающей нас в бранях», «Покровом мира», «Нерушимой стеной царства». Ее заступничеством
«ниспровергаются враги» (30, 27–36).
Церковный устав предписывал исполнять «Акафист
Богоматери» на заутрене в пятую субботу Великого поста. Случилось так, что
именно в этот день, 5 апреля 1242 года, Александр Невский разгромил рыцарей на
льду Чудского озера. Гимн Богородице звучал в храмах в то самое время, когда
совершалось одно из самых великих событий в истории Руси.
Как справедливо заметил голландский историк культуры
Й. Хейзинга, «символизм был как бы живым дыханием средневековой мысли» (108,
235). И сам Акафист, и тесно связанная с ним икона «Богоматерь Одигитрия»
после Ледового побоища приобрели значение сакральных атрибутов русской воинской
славы. XIV столетие дало новые предпосылки для развития этой темы. Икона
Одигитрии, спасшая Константинополь от язычников и огнепоклонников, могла
совершить то же чудо и на Руси: истребить «поганых» ордынцев и остановить
натиск «огнепоклонников»-литовцев.
О том, что все эти размышления были не чужды Сергию,
свидетельствует не только его келейная икона, но и текст Жития. Преподобный «по
вся дни пояше канон Пречистой, иже есть Акафисто» (16, 122). В
молитвенных обращениях к Божьей Матери, напряженность которых была так велика,
что со временем стала приводить к видениям, Сергий просил Царицу Небесную
защитить многострадальную Русскую землю, исцелить ее раны.
«Икона дает чувство осязательного присутствия
Божия», — говорил С. Булгаков (49, 298). С этим нельзя не
согласиться, всматриваясь в моленные иконы Сергия. При всей их многозначности,
глубине они позволяют ощутить себя собеседником небожителя. О чем же мог
разговаривать Сергий со своим вторым небесным гостем — Николаем, епископом
Мирликийским? Широко чтившийся и в Византии, Никола получил совершенно особую
популярность на Руси. Иностранцы называли его «русским богом». В религиозном
сознании народа он встал сразу вслед за Богородицей, возвышаясь не только над
рядовыми святыми, но даже над апостолами.
Образ Николы, как и Богоматери Одигитрии, в XIV
столетии имел для Руси не только отвлеченно-религиозное («Епископос», по
выражению П. Флоренского), но и живое историческое значение. Никола являлся
народу главным образом в двух ипостасях: милосердный покровитель всех
обездоленных, их небесный заступник — и грозный воитель, одинаково страшный и
для иноплеменников, и для еретиков, с которыми, по преданию, яростно боролся
святитель.
Вглядываясь в суровый лик святителя, Варфоломей
вспоминал о двух знаменитых русских иконах Николы. Одна из них, «Никола
Зарайский», не раз упоминалась в сказаниях о нашествии на Русь полчища Батыя;
другая, «Никола Можайский», известная и как икона и как плоская деревянная
скульптура, была палладиумом Можайска — западных ворот Московского княжества.
Подняв меч, Никола безмолвно грозил им всем недругам Руси.
Незаметно мысли Варфоломея от небесного переходили к
земному. В своем уединении он не переставал размышлять о настоящем и будущем
Руси. Изредка встречаясь с людьми, отшельник узнавал о том, что происходило «в
миру». В конце ЗО-х годов в воздухе запахло большой войной с Тверью, где правил
ненавидевший Москву князь Александр Михайлович. Однако Иван Калита в очередной
раз «взял грех на душу». Он добился того, что тверской князь вместе с сыном
Федором был казнен в Орде по ханскому приказу 28 октября 1339 года. Так ценой
братоубийства была предотвращена назревавшая кровопролитная война. После этого
московский князь, желая окончательно сломить «высокоумие» Твери, вывез оттуда в
Москву соборный колокол — символ независимости.
Казалось, Иван Калита руками хана собирается истребить
всех тверских князей. Однако и ему оставалось жить уже недолго. 31 марта 1340
года он скончался, незадолго до кончины приняв монашеский постриг под именем
Анания.
Какие чувства испытал Сергий, узнав о смерти Ивана
Калиты? Вероятно, он вспомнил тогда первую из притчей Соломоновых: «Таковы пути
всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им» (Притчи,
1, 19).
Однако было и свое, глубоко личное отношение к
умершему. Проснулись отроческие воспоминания: бедствия Ростова, расправа
московских воевод с ростовскими боярами, переезд в Радонеж, убожество сельской
жизни — за всем этим стоял Иван Калита.
|