Одно только утешало московичей: моровое поветрие
свирепствовало и в Орде, выкашивая целые тумены в войске Мамая. Ослаблением
Орды поспешили воспользоваться литовские князья, совершившие удачный поход в
Степь. Глядя на них, взялись за меч и Рюриковичи…
В самом конце 1374 года Сергий вновь покинул Маковец и
отправился в путь. На этот раз его ждали в Переяславле-Залесском. Там по
призыву московского князя Дмитрия собрались для обсуждения своих насущных дел
многие князья Северо-Восточной Руси. Традиция княжеских съездов («снемов») уходила
корнями еще в домонгольскую Русь. Порой на этих съездах удавалось развязывать
самые запутанные узлы междукняжеских отношений.
Поводом для съезда в Переяславле послужило рождение в
семье московского князя третьего сына — Юрия.
Первым сыном Дмитрия и Евдокии был Даниил, умерший в
1376 году; второй, Василий, родился 30 декабря 1371 года, и в декабре 1374 года
над ним уже можно было совершать древний обряд начала возмужания — «постриг».
Трехлетнему княжичу остригали прядь волос, сажали на коня, давали в руки
оружие.
Имя третьего сына московского князя подсказал день его
рождения. Он появился на свет 26 ноября — в день памяти святого Георгия.
Византийское имя святого на Руси произносили по-своему: «Гюргий», «Егорий»,
«Юрий». Празднование святому Георгию 26 ноября имело чисто русское происхождение.
В этот день Ярослав Мудрый в 1051–1053 годах освятил выстроенную им в Киеве
большую каменную церковь во имя своего «небесного покровителя» — святого
Георгия. День освящения храма вошел в русские месяцесловы, стал отмечаться как
ежегодный праздник — «осенний Юрьев день».
Князь Дмитрий пригласил Сергия для того, чтобы он
окрестил новорожденного. Согласно византийской церковной традиции иеромонах не
должен был совершать таинства крещения и брака, так как это заставляло его
близко общаться с «миром». Однако там, где речь шла об общем благе, Сергий умел
быть выше буквы церковных узаконений. Он понимал, что его приглашают не просто
на крестины, но на своего рода совещание князей, от исхода которого зависит
будущее Северо-Восточной Руси. И потому Сергий счел своим долгом явиться туда и
попытаться убедить князей в том, что он почитал за истину.
Участники княжеского съезда в Переяславле обсуждали,
конечно, и вопрос об отношениях с Ордой. Какую позицию занимал здесь Сергий?
Его деятельность по воодушевлению воинов, выступивших на битву с Мамаем в 1380
году, говорит сама за себя. И все же отношение радонежского игумена к войне с
Ордой было далеко не однозначным. По-видимому, Сергий был противником того
дерзкого, рискованного курса на обострение отношений с «погаными», который
повели два Дмитрия — московский и нижегородский — после съезда в Переяславле.
Не дразнить Орду, следовать заветам Ивана Калиты и любой ценой сохранить мир с
нею — именно это игумен советовал московскому князю Дмитрию. «И ты, господине,
пойди противу их и с истинною, и с правдою, и с покорением, якоже пошлина твоя
держит; покорятися Ординскому царю должно… Аще убо таковии врази хотят от нас
чти (чести. — Н. Б.) и славы, дадим им, аще имениа и злата и сребра
хотят, даждь им»… И только в том случае, если все эти уступки не остановят
«поганых» — «а чрез то аще имут ратовати нас», — князю следует взяться за
меч (17, 144–145).
Можем ли мы на расстоянии в шесть столетий судить, кто
из них был прав: Сергий с его благоразумной осторожностью или же князь Дмитрий
с его героическим стремлением вызвать на бой и победить поработившего Русь дракона?
Вероятно, каждый был прав по-своему. Куликовская битва оправдала и вознесла
Дмитрия в глазах потомков. Но не забудем: расплатой за торжество над Мамаем
стало нашествие Тохтамыша и разорение Москвы. Да и сама битва была выиграна
таким неуловимым перевесом сил, что невольно задумываешься: а если бы одолел
Мамай?
Но вернемся на княжеский съезд в Переяславль. Сюда
прибыл весь «дом» суздальских Константиновичей. Князей сопровождали их
домочадцы, ближние бояре, большая свита. Были приглашены и другие союзные с
Москвой князья. На особое значение этого «снема» указывало и присутствие на нем
митрополита Алексея.
Вероятно, князья съехались лишь к сороковому дню после
рождения Юрия — обычному сроку крещения младенцев. Он приходился на 4 января
1375 года. Тогда же пришел в Переяславль и радонежский игумен.
Вновь, как и за двадцать лет перед тем, стоял Сергий
под сводами древнего переяславского храма, молитвенно преклонял колени у
гробниц похороненных в нем князей; вновь ходил по узким улочкам, пробираясь то
к одному, то к другому храму или монастырю.
Одиноко и пусто показалось Сергию в Переяславле. Уже
не было здесь, в Никольском монастыре, его друга и собеседника инока Дмитрия. В
поисках безмолвия, он ушел на Север, в вологодские леса. Там он со временем
прославился под именем Дмитрия Прилуцкого, основателя крепкой и многолюдной
обители в пяти верстах к северу от Вологды.
Впрочем, Сергию немного доводилось быть наедине с
самим собой, предаваться воспоминаниям. Если прежде, никем не знаемый, свободно
бродил он по городу, то теперь его часто узнавали, за ним повсюду тянулись
просители, больные, нищие. И Сергий лишь в эти дни в полной мере смог понять,
какое бремя взял на себя тот, кто возгласил: «Придите ко Мне все труждающиеся и
обремененные, и Я успокою вас» (Матфей, 11, 28).
Теперь для всех Сергий был уже не просто монахом, коих
так много скиталось по Руси, а «великим старцем», святым, наделенным даром
чудотворений. Измученный нищетой и безысходностью, народ жаждал чуда, хотел
обрести своего святого. И потому рассказы о чудесах Сергия стремительно распространялись
по всей Московской Руси. Сюжеты этих бесхитростных повествований были понятны
любому простолюдину: «о воскрешении отрока»; об обличении слуги, укравшего
нечто из посланной в монастырь «милостыни»; о том, как по молитве Сергия
«вскипела червями» замороженная свиная туша, отнятая богачом у бедняка соседа;
об исцелении тяжелобольного молитвой «старца».
Сергий не хотел славы чудотворца, боялся ее как
тяжелейшего из духовных испытаний. Он строго запрещал троицким инокам
рассказывать посторонним о разного рода чудесных происшествиях в обители и о
являвшихся им видениях. Игумен призывал их не искать чудес и знамений, а
стремиться к добродетели и «высокому житию». И все же, как ни старался Сергий,
ему не удалось уйти от суетной и многомятежной славы чудотворца. Люди шли к
нему с надеждой. В Переяславле, как и в Серпухове, они с раннего утра толпой
стояли у ворот, ожидая его появления. Мог ли он отказать им в помощи? Мог ли
забыть огненные слова Исаака Сирина: «Кто пренебрегает больным, тот не узрит света.
Кто отвращает лицо свое от скорбящего, для того омрачится день его. И кто
пренебрегает гласом страждущего, у того сыны его в слепоте ощупью будут искать
домов своих?» (33, 310)
Во время своих «походов» преподобный горячо молился
обо всех, кто приходил к нему с верой. Он пытался исцелять, наставлять и
исправлять людей силою той благодати, которую он в себе ощущал.
Но не только всеобщее поклонение изматывало и
опустошало Сергия. Оказавшись среди пестрого сообщества приглашенной на
торжества светской и духовной знати, он постоянно ощущал на себе пристальные и
далеко не всегда почтительные взгляды. Любая оплошность могла вызвать злорадное
ликование недоброжелателей.
|