Цель, во имя которой Митяй стремительно преобразился
из «бельца» в чернеца, состояла в том, чтобы подготовить его к принятию
епископского сана. Сам Алексей, прежде чем занять митрополичью кафедру, был
возведен Феогностом в сан епископа владимирского. Так же, вероятно,
предполагали поступить и с Митяем. Однако Алексей не торопился делать этот
решительный и уже необратимый шаг. Он ждал, пока уляжется волна возмущения,
вызванного в монашеской среде историей с Митяем. А главное, Алексей внимательно
следил за тем, как меняется обстановка в Северо-Восточной Руси и во всей
Восточной Европе. События 1376–1377 годов заставили митрополита усомниться в
том, что Митяй — именно та фигура, которая нужна сейчас на престоле святого митрополита
Петра.
В эти годы неизбежность военного конфликта между Русью
и Мамаем становилась все отчетливее. Уже к концу 1375 года Мамай посылал отряды
для опустошения владений тех князей, которые поддержали Дмитрия Московского в
борьбе с Тверью, — нижегородских Константиновичей и Романа Новосильского.
Весной 1376 года опасность нашествия Мамая заставила
москвичей выдвинуть войска к самой границе — на берег Оки. Одновременно с
оборонительными мерами москвичи начали и наступательные действия. Гоняться за самим
Мамаем и его Ордой по степям было безрассудно. И потому удар был нанесен по
ближайшей цели — столице волжских болгар. По-видимому, именно оттуда отряды
Мамая начинали свои набеги на нижегородские земли.
В марте 1377 года состоялся поход
московско-нижегородской рати на «безбожныя болгары». Устрашенные болгары
выплатили русским огромный выкуп и предоставили им право собирать в Булгаре
таможенные пошлины. Этот поход окончательно испортил и без того натянутые
отношения Москвы с Мамаем. Правитель Орды убедился в том, что русские от
обороны переходят к наступлению.
К середине 1377 года Мамай сумел подчинить себе все
кочевья, находившиеся западнее Волги. После этого он решил усилить натиск на
русские земли. В ответ на болгарский поход Мамай летом 1377 года послал в нижегородские
земли «царевича Арапшу» с большим отрядом. Навстречу татарам двинулось русское
войско. Помимо московских и нижегородских полков, в нем были воины из
ярославских и муромских земель. 2 августа 1377 года на реке Пьяне произошла
битва, окончившаяся разгромом русских. После этого отряд Арапши стремительным
набегом захватил Нижний Новгород. Князь Дмитрий Константинович, не имея сил для
обороны, бежал в Суздаль, «а люди горожане новогородстии разбежашася в судех по
Волзе к Городцу» (20, 119). Оставшиеся в городе были перебиты или
уведены в плен татарами. В огромном пожаре, охватившем весь город, сгорело, по
свидетельству летописи, 32 церкви. Это произошло 5 августа, накануне
Преображения — престольного праздника нижегородского собора.
Осенью Арапша повторил набег, ограничившись на сей раз
южными окраинами Нижегородского княжества.
Бедствиями нижегородцев решили воспользоваться их
ближайшие соседи — зависимые от Мамая мордовские князья. Вскоре после ухода
Арапши они совершили набег на русские земли, захватили много пленных и добычи.
Однако на обратном пути, на реке Пьяне, их перехватил и разбил суздальский
князь Борис Константинович с небольшой дружиной.
Мордовским князьям и их подданным суждено было жестоко
поплатиться за свою алчность и неосмотрительность. Зимой 1377/78 года московско-нижегородское
войско «всю их землю пусту сътвориша, и множество живых полониша и приведоша их
в Новъгород, и казниша их казнью смертною, и травиша их псы на леду на Волзе» (20,
119).
В 1377 году московско-нижегородский союз выдержал
испытание на прочность. Однако поражение на реке Пьяне и разгром татарами
Нижнего Новгорода, несомненно, привели к обострению споров относительно
своевременности войны с Мамаем как внутри московского боярства, так и между
князьями.
«Дела человеческие не надолго остаются в одном
положении», — справедливо заметил Василий Великий (40, 117). Неудачи
в восточных делах отчасти возмещались благоприятным для Москвы развитием
событий в Литве. Здесь в мае 1377 года умер «зловерный и безбожный и
нечестивый» князь Ольгерд. По древнему языческому обычаю его тело было сожжено
на огромном погребальном костре вместе с боевыми конями, оружием и утварью.
У князя Ольгерда было 12 сыновей: пять от первой жены,
дочери витебского князя, и семь от второй — Ульяны Тверской. Наследником
Ольгерда был объявлен его сын от второго брака князь Ягайло. Однако в Москве
были уверены в том, что скоро в Литве начнется ожесточенная усобица. Среди
претендентов на верховную власть, кроме сыновей Ольгерда, называли и его брата
— осторожного и многоопытного Кейстута.
Завершение долгого, 32-летнего правления Ольгерда
открыло перед московскими правителями уникальную возможность: пользуясь борьбой
между его наследниками, «перетянуть» некоторых из них на свою сторону,
восстановить свое влияние в чернигово-северской и киевской землях. Все это было
особенно важным в связи с надвигавшимся противостоянием с Мамаем.
Искушенный политик, митрополит Алексей понимал, что в
новых условиях изменялись и задачи, стоявшие перед митрополичьей кафедрой.
Полузабытая идея о единстве Русской земли, русского православного народа, а
также митрополии Киевской и всея Руси теперь оказывалась для Москвы весьма полезной
и своевременной. Эта идея открывала перед московскими князьями далекие
перспективы собирания юго-западных и западных русских земель под своей властью.
Однако любимец князя Дмитрия Ивановича Митяй, при всех
его достоинствах, явно не годился для роли общерусского митрополита. Безродный
фаворит московского князя, новичок в монашестве, он не имел авторитета ни в
светских, ни в церковных кругах. А между тем, помимо чисто политических задач,
новому митрополиту предстояло еще одно, сугубо церковное дело — борьба со
стригольниками.
Летом 1376 года в Москву к митрополиту приезжал
новгородский архиепископ Алексей. Из его рассказов митрополит получил полное —
а может быть, и несколько преувеличенное — представление о размахе движения стригольников,
о его опасности для всей церковной организации.
Все эти события и убедили Алексея в том, что его
преемником на кафедре должен быть отнюдь не Митяй, а человек несравненно более
уважаемый, независимый, стоящий как бы в стороне от политики. Только такой
деятель мог быть признан в Литве, мог вытеснить оттуда Киприана и привлечь к
себе православных князей Юго-Западной Руси. Только человек «высокого жития» мог
с полным правом и успехом выступать против стригольников. Митрополит учитывал и
то, что его преемник должен пользоваться доверием и уважением князя Дмитрия. Он
должен «перевесить» в его глазах самого Митяя.
Среди подвластных ему иерархов Алексей не находил
человека, отвечавшего всем этим требованиям. И тогда он впервые подумал о
Сергии. Вероятно, поначалу эта мысль показалась митрополиту нелепой: так
несовместимы были образы облаченного в златотканые одеяния величавого иерарха —
и вечного труженика, непритязательного во всем радонежского игумена. Но чем
больше размышлял Алексей над вопросом о преемнике, тем тверже становилось его
намерение передать дело своей жизни Сергию.
И наконец настал день, когда митрополит отправил на
Маковец гонца с грамотой, в которой он просил Сергия не мешкая явиться в
Москву.
|