Ведаешь государь, отец мой, что ты за мною дал и что я
ему принесла; однако, государь и муж мой король и великий князь Александр,
ничего того не жалуючи, взял меня с доброю волею и держал в чести и в жаловании
и в той любви, какая прилична мужу к своей подруге; и теперь держит в той же
мере, ни мало не нарушая первой ласки и жалованья, позволяет мне сохранять греческую
веру, ходить по своим церквам, держать на своем дворе священников, дьяконов и
певцов для совершения литургии и другой службы божией как в литовской земле,
так и в Польше, и в Кракове, и по всем городам.
Мой государь, муж не только в этом, да и в других
делах, ни в чем перед тобой не отступил от своего договора и крестного
целования; слыша великий плач и докуку украинных людей своих, он много раз
посылал к тебе послов, но не только, господин, его людям никакой управы не
было, а еще пущена тобою рать, города и волости побраны и пожжены. Король, его
мать, братья, зятья, сестры, паны, рада, вся земля — все надеялись, что со мною
из Москвы в Литву пришло все доброе, вечный мир, любовь кровная, дружба, помощь
на поганство; а ныне, государь отец, видят все, что со мной все лихо к ним
пришло: война, рать, осада, сожжение городов и волостей; проливается
христианская кровь, жены остаются вдовами, дети сиротами, плен, плач, крик,
вопль. Вот каково жалованье, какова любовь твоя ко мне…
Чего на всем свете слыхом не слыхать, то нам, детям
твоим, от тебя, государя христианского, деется: если бы государь мой у кого
другого взял себе жену, то оттого была бы дружба и житье доброе и вечный покой
землям… Коли, государь отец, Бог не положил тебе на сердце жаловать своей
дочери, зачем меня из земли своей выпускал и отдавал за такого брата, как ты
сам? Люди бы из-за меня не гибли и кровь христианская не лилась бы. Лучше бы
мне под ногами твоими в твоей земле умереть, нежели такую славу о себе слышать;
все только то и говорят: затем отдал дочь свою в Литву, чтобы беспечнее было
землю высмотреть…
Писала бы я и шире, да от великой беды и жалости ума
не могу приложить, только с горькими и великими слезами тебе, государю отцу,
челом бью. Опомнись Бога ради, помяни меня, служебницу и кровь свою. Оставь
гнев безвинный и нежитье с сыном и братом своим, соблюди прежнюю любовь и дружбу,
какую сам записал ему своим крепким словом в докончальных грамотах, чтобы от вашей
нелюбви не лилась христианская кровь и поганство бы не смеялось, и не
радовались бы изменники предатели ваши, которых отцы изменяли предкам нашим в
Москве, а дети их делают то же в Литве.
Дай Бог им, изменникам, того, что родителю нашему было
от их отцов. Они-то промеж вас государей замутили, а с ним Семен Бельский иуда,
который, будучи здесь на Литве, братью свою князя Михаила и князя Ивана переел,
а князя Феодора на чужую сторону загнал. Сам смотри, государь, годно ли таким
верить, которые государям своим изменили и братью свою перерезали, и теперь по
шею в крови ходят, вторые каины, а между вас государей мутят…
Вся вселенная, государь, ни на кого, а только на меня
вопиет, что это кровопролитие сталось от моего прихода в Литву, будто я
государю моему пишу и тебя на это привожу; коли б, говорят, она хотела, никогда
бы того лиха не было! Мило отцу дитя; какой отец враг детям своим! И сама
разумею и вижу по миру, что всякий печалуется детками своими, только одну меня
по моим грехам Бог забыл.
Слуги наши через силу свою, трудно поверить какую,
казну дают за дочерьми своими, и не только дают, но потом каждый месяц навещают
и посылают, и дарят, и тешат, и не одни паны, все простые люди деток своих утешают:
только на одну меня Господь Бог разгневался, что пришло твое нежалование. Я,
господин государь, служебница твоя, ничем тебе не согрубила, ничем перед тобою
не согрешила и из слова своего не выступила. А если кто иное скажет — пошли,
господин, послов своих, кому веришь: пусть обо всем испытно доведаются и тебе
откажут…
|