Трудная зима была на исходе. 5 марта в Москву въехал
государь всея Руси. За ним везли вечевой колокол. «И привезен бысть, и вознесли
его на колоколницю на площади и с прочими колоколы звонити».
«До зде все сконцашася о Великом Новегороде», — пишет
псковский современник событий.
Кончилась боярская республика на Волхове, а вместе с
ней — старая удельная Русь. В судьбах Новгорода, в судьбах нашего Отечества был
пройден важный рубеж. Наступило единство Русской земли под знаменем Москвы. В
грядущий XVI век Русь вступала могучим государством, сбросившим оковы
ордынского ига. Новгородский колокол на площади Московского Кремля, колокола
Твери и Ярославля, Рязани и Суздаля, Нижнего Новгорода и Переяславля дружно
отбивали отныне новое время.
«Река времен в своем стремлении уносит все дела
людей...» Прах автора этих строк, одного из величайших русских поэтов покоится
в новгородском Детинце. 11сподалску от нею возвышается памятник Тысячелетия
России. Фигуры деятелей прошлого безмолвно застыли друг подле друга. Отшумели
вековые споры.
События былых времен живут в памяти потомков в дымке
романтического ореола. Но прошлое не нуждается в апологии. Истина, историческая
действительность, богаче и ярче, суровее и сложнее, чем любое представление о
ней.
С конца XVIII века русские романтики —и
консервативные, и революционные, за исключением, пожалуй, одного только
Белинского,— почти неизменно тосковали о новгородской «свободе».
Нет, не был боярский Новгород, даже в лучшие свои
времена, цитаделью «свободы». Общественный строй архаической феодальной
республики, богатевшей от продажи собольих шкурок далеконе был идиллией.
Закономерный, необходимый этап развития Русской земли, он нес в себе и свое
оправдание, и свой приговор. Выполнив свою историческую миссию, он с
необходимостью должен был уступить место другой форме политического бытия,
способной решить новые насущные задачи — объединить Русскую землю и отстоять ее
независимость.
Деятели прошлого — не символы добра и зла, а живые
люди, наделенные общечеловеческими пороками и добродетелями и реальными
приметами своей эпохи. Упрямая старуха Марфа Борецкая, стремившаяся передать
Новгород под власть Литвы, мало похожа на романтическую героиню Карамзина.
Первый государь всея Руси, мудрый прагматик,
одержавший верх в борьбе с новгородскими боярами, был сыном своего сурового
времени, а не сентиментального XVIII века. Как и его ранний современник Людовик
XI Французский, он прозаическими средствами делал прозаическое, но жизненно
необходимое дело.
История имеет свои законы. Каждое время отвечает
только на свои вопросы, решает только те задачи, которые реально стоят перед
ним. На исходе средних веков повсюду в Европе муниципальные вольности и
феодальные иммунитеты уступали место централизации государственной власти.
Иного пути в будущее не было ни для Англии, ни для Франции, ни для России. Этот
путь далеко не был усыпан розами, но в исторической действительности он был единственно
возможным. Германия и Италия, истерзанные феодальными войнами и истоптанные
сапогами наемных ландскнехтов, долгими веками являли печальный памятник
затянувшейся раздробленности.
Нет, не был, не стал, и не мог стать феодальный
Новгород «колыбелью русской вольности». От боярской республики до «свободы», о
которой мечтали декабристы, было ох как далеко. Русская демократия, как и
западноевропейская, рождалась не из феодальной анархии и не из магнатских
привилегий.
Великий Новгород не надо приукрашивать. Он и так имеет
завидную историческую судьбу. Ярким светом горит его образ в памяти нашего
Отечества. Суровые лики новгородских икон, строгая простота храмов... Века
шумных вечевых споров, века славных деяний воинов, купцов, мореходов... Нет без
них России, нет без них русского человека, нет без них прошлого нашей великой
страны.
|